Барбара Эрскин - Дитя Феникса. Часть 1
– Никогда? – Она бросила на него печальный взгляд.
Он глубоко вздохнул.
– Без сомнения, когда-нибудь можно будет устроить этот визит. Когда мы вернемся в Честер, то сможем подумать об этом, если твой отец этого пожелает. Но пока что в его письме об этом нет ни одного упоминания. И если ты, конечно, внимательно читала письмо, – он протянул ей листок, – об этом не упомянула и леди Ронвен.
– Мы не сможем вернуться? Никогда? – Лунед напряженно смотрела на Элейн.
Элейн покачала головой, стараясь сдержать слезы. В комнате с ярко окрашенными глиняными стенами, с позолоченной лепниной, было прохладнее и темнее, чем на улице, за высокими воротами. Маленькие окна пропускали таинственный зеленоватый свет, бросавший по полу волнистые тени. Острый запах сухих трав защекотал ей нос, когда она вошла туда.
– И что же теперь? – Лунед грузно села на край сундука.
– Все, как прежде. Теперь наш дом Англия. – Голос Элейн звучал глухо. – Или когда-нибудь им будет Шотландия. – Шотландия была ее волшебным сном о королеве с золотой короной. – Мы сможем поехать в Абер, только если отец пригласит нас, Лунед, – продолжила она и села рядом с ней, взяв ее за руку. – Я напишу об этом Ронвен. И Изабелле. Я попрошу их поговорить с отцом. Белла будет рада моему приезду; в Абере ей одной не слишком весело. Нам столько еще оставалось сделать вместе; Изабелла надеялась, что у нее будет столько приключений. Она убедит их, чтобы они разрешили мне вернуться. Я знаю, она сделает это.
Элейн не принимала в расчет взгляды Джона на будущее, а они были полны суровой правды. Она не могла и не хотела верить в то, что ей никогда не доведется больше жить в Северном Уэльсе.
VIIНа этот раз Изабелла ответила. Элейн недоверчиво вперила глаза в письмо, похолодев от ужаса, не замечая, что на нее устремлены взволнованные глаза мужа.
– Что случилось, Элейн? – спросил Джон.
В письме была и обычная вежливая приписка от Ливелина относительно его дел в приграничье.
Элейн уныло покачала головой.
Нагнувшись к жене, Джон взял письмо из ее слабых пальцев и бегло просмотрел размашистые детские каракули. Через несколько секунд письмо уже пожирал огонь.
– Забудь ее, – резко произнес он.
– Но она… ведь мы были друзьями, – ответила Элейн яростно.
– Боюсь, что из тебя сделали козла отпущения, дорогая. Твой братец, кажется, обвинил тебя в смерти ее отца. Ты понимаешь, почему они это сделали. Ее жизнь была бы невыносимой, если бы она винила в гибели сэра Уильяма твоего отца; ты оттуда уже уехала. Они руководствовались прагматическими соображениями.
– Но ведь она была моей подругой, – повторила Элейн. Она не могла поверить в такое предательство.
– Вероятно, и не была. – Ей следовала усвоить этот урок, как бы горек он ни был. – Настоящий друг верил бы в тебя.
– Теперь я никогда не поеду домой… – Шок прошел, и она начала в полной мере понимать смысл письма. – Если уж она обвиняет меня, то и все остальные тоже будут так ко мне относиться. И моя мама…
– Быть может, и так, дорогая. – Джон нахмурился.
Она медленно поднялась и подошла к маленькому окну. Через тусклое стекло она могла наблюдать препирательство двух возчиков как раз по ту сторону ворот под башней. Колеса их повозок застряли в узком проходе улицы, волы, стараясь изо всех сил, тянули в противоположные стороны, но не могли высвободить их. Ссора завершилась, когда одно колесо отлетело и весь груз тяжелых мешков посыпался из повозки на грязную дорогу.
VIIIПосещение Лондона завершилось. Джон вновь повез Элейн в путешествие по поместьям Хантингтонов. Ее настроение немного улучшилось, когда они выехали за пределы города. Она была рада снова ехать верхом и, наперекор себе, все более интересовалось запутанными вопросами управления большим графством. Джон поощрял это, все больше доверяя ней; сказывалась его природная проницательность, а кроме того, его несколько странное чувство юмора. Еще ему нравилось говорить с ней о более серьезных вещах: он настойчиво просил ее рассказывать сказки о древних богах валлийских холмов, а в ответ беседовал с ней про милосердие Пресвятой Девы Марии. Часто он вместе с Элейн объезжал часовни и церкви их поместий, чтобы посетить мессу и подивиться великолепию зданий, богато украшенных золотом, серебром, алебастром и изящными витражами, и чтобы, преклонив колени, она успокоилась перед образом Богоматери. Элейн почти забыла Эиниона и наконец поняла, что может почти не думать о Ронвен. Ее няня в безопасности, и она вполне счастлива в Абере, а средоточием жизни самой Элейн отныне должен был стать ее муж. Она вскоре увидится с Ронвен – в этом она была уверена.
Она сознательно пыталась противостоять своим видениям, перестала смотреть в огонь, никогда не позволяла соскользнуть той завесе, что отделяла прошлое от настоящего и будущего, – со временем это становилось все легче. Временами она испытывала ощущения, которые беспокоили ее: чутье обострялось, образы становились ярче, странная темнота возвещала о близости того, другого мира. Когда такое происходило, Элейн отыскивала красивые резные четки с распятием, неизменно висевшие у нее на запястье, – их подарил ей Джон. И чем больше она думала о настоящем, тем больше ей нравился Джон. В свои двадцать восемь он был красивым мужчиной, серьезным, добросовестным, нежным по отношению к ней.
Он никогда не упоминал о том времени, когда им предстоит стать больше чем просто друзьями. Истечения начались у нее через восемнадцать месяцев после того, как Лунед уже прошла через это. Когда это случилось, Элейн затаилась, со страхом ожидая, что Джон узнает об этом и теперь будет настаивать, чтобы они вступили в интимную близость. Но он и вида не подавал, что знает о том, что ее худое, хрупкое тело уже стало телом женщины. Он относился к ней как обычно и никогда не позволял себе ничего, что бы напугало или обидело ее. Месяц за месяцем она все больше находила в нем опору и доверяла ему; муж и жена все больше нравились друг другу.
В марте 1232 года король Генрих посетил их в замке Фозерингей, и Элейн помогала руководить приготовлениями, распоряжаясь приемом королевской свиты. Впервые она почувствовала себя графиней и хозяйкой этого замка. Визит был необычайно успешным. Тем более удивительным было то, что, как только на равнины снова пришел летний зной, Элейн опять заболела. Когда Джона вызвали на прием к королю в Вестминстер, он ломал голову, как помочь жене. Он и не осмеливался предложить ей ехать с ними в дом на Стренде.
На помощь ему пришла Маргарет, сестра Элейн.
«Пришли ее ко мне, – написала она в письме. – Я уже говорила и прежде: свежий воздух Даунса вернет ей здоровье».
