Мэрилайл Роджерс - Неразгаданные сердца
— Не торопись, любимая, не торопись, — мягко пророкотал он. — Пламя, которое медленнее разгорается, горит жарче, греет дольше.
Он слегка отстранился от нее, но его тихий низкий голос проникал в самую глубь ее существа, и дрожь пробежала по ее телу от головы до ног.
Гален упивался сознанием, что именно он вызывает в ней этот сладостный трепет, что она принадлежит ему по праву и никто другой не будет иметь над ней власти. Он — победитель, а барон с сынком — побежденные.
Удерживая свою пленницу, свой военный трофей одной лишь силой взгляда зеленых глаз, Гален провел пальцами по ее шее и подцепил шнурок у нее под подбородком. Она прикусила губу и замерла, а он, не теряя времени, ловко распустил шнуровку ее ворота и в первый раз порадовался, что на Амисии надето только это простое платье, а не многослойный наряд, какой полагается носить девушке ее круга. Он положил ладони на безупречный изгиб, где шея переходит в плечо, и большие пальцы его рук, которые сомкнулись во впадинке под подбородком, ощутили неистовое биение ее пульса, и улыбка Галена стала напряженной. Он с намеренной медлительностью провел руками под тканью и убрал их с плечей Амисии, предоставив платью самому соскользнуть вниз.
Платье не упало на пол сразу. Оно уже не держалось на плечах и лишь едва прикрывало грудь Амисии. Она опустила длинные ресницы в мучительном предвкушении… но Гален не шевельнулся. Амисия стояла не дыша, мгновения казались ей бесконечными; она все ждала, чтобы он наконец освободил ее от постылой ткани. Когда же вместо этого он убрал руки, у нее вырвался слабый возглас разочарования. И последняя преграда упала. Карие глаза широко распахнулись, а руки непроизвольно взлетели вверх, чтобы прикрыть дотоле спрятанную прелесть.
Гален перехватил ее руки и отвел их в стороны; его глаза, горевшие зеленым огнем, не могли оторваться от дарованной ему красоты. Один взгляд — и он сражен. Прошлой ночью так и случилось. Но его ожидало сказочное наслаждение, и на этот раз у него не было желания ни отвергать это наслаждение, ни откладывать его на потом.
Не в силах выдержать мощь его взгляда, Амисия закрыла глаза. Она готова была умолять, чтобы он положил конец этой огненной пытке… нет — вознес пламя еще выше. С бессильно опущенными по бокам руками, Амисия чувствовала себя потерянной в темной бездонной пропасти неутолимого желания. Когда Гален мягко прикоснулся губами к ее груди, горевшее в Амисии пламя разрослось в огненный вихрь, и она закричала от неожиданного наслаждения.
Хотя Гален и до того момента был уже ослеплен видом несравненных форм ее тела, его снова и снова поражала пылкость, с которой Амисия отвечала на его ласки. Собираясь обнять ее за талию, он выпустил ее руки — и они немедленно взметнулись к его черной гриве… она пыталась вернуть его губы туда, где они дарили ей такой невообразимый восторг… но он чуть-чуть отстранился. Горестный протестующий вскрик вырвался у нее из пересохшего горла, и Галена порадовало это новое доказательство ее неудержимого желания. Она делала все, чтобы вжаться затвердевшими сосками в крепость его обнаженной груди — а он… он удерживал ее на расстоянии тихого шепота, хотя и достаточно близко, чтобы эти чувствительные бугорки ощутили прикосновение жестких колючих завитков… и новый вскрик восторга, вырвавшийся у нее, был для него еще одной наградой.
Рассчитанными движениями подавшись вперед и вынуждая ее отклониться назад, он опустил ее на одеяло, которое Уолтер так аккуратно расстелил неподалеку от костра. И здесь Гален настиг ее своим сводящим с ума поцелуем. Она с готовностью покорилась его требовательным губам, жгучей ласке рук, которыми он провел вдоль ее тела, отбросив в сторону ненужное теперь платье… теперь он, и только он мог обладать ею безраздельно.
Все, что могло ее сдерживать, уже давно обратилось в прах. Амисия гладила его грудь и плечи, ее пальцы играли с завитками волос, которые так недавно дразнили ее своим прикосновением. Для нее в целом мире не существовало ничего, кроме жара и крепости его мускулов. Когда же он, отвечая лаской на ласку, нежно провел пальцами от ее шеи, через долинку между грудями, и ниже, и задержался на крошечной впадинке пупка — для Амисии это было уже последней каплей. Голова ее откинулась назад, а руки с силой обхватили его грудь. Застигнутый врасплох этим порывом, Гален утратил всякую власть над собой. Он опустился на нее всей своей тяжестью; он с ликованием ощущал, как подается ее плоть под напором его литого тела, как вершится вселенское чудо — слияние мягкого и твердого начал всего сущего. И когда она беспомощно и судорожно попыталась повторить ритм того танца, в котором они соединились прошлой ночью, он понял, что время пришло. Он высвободился из требовательных рук и, как ни снедало желание его самого, улыбнулся, услышав ее протестующий стон. Но он не медлил и стремительно скинул с ног остатки ненужной, раздражающей одежды. Он передвинулся так, чтобы тело ее оказалось полностью под ним, и она с криком восторга приняла это блаженное бремя. Сегодня ему не понадобилось доводить ее до высот страсти — она сама с радостной готовностью шла ему навстречу.
Глаза Галена, горящие ровным зеленым пламенем, прожигали ее насквозь, когда он начал медленно раскачивать качели наслаждения. Беззаветным порывом встречая каждый бросок его тела, цепляясь за его густую черную шевелюру, глядя в его лицо, напряженное от мучительного желания, она тщетно пыталась ускорить примитивный ритм извечного танца любви, чтобы достичь запредельной цели, манящей ее. И когда она уже думала, что не сможет пережить более ни одного мгновения в разгорающемся огне, она услышала:
— А теперь… в самое пламя… вместе!
И они рухнули в полыхающую бездну упоения, и тонули в ней, пока утоленная жажда обладания не сменилась блаженной усталостью, а та — глубоким и спокойным сном.
ГЛАВА 13
— Я молилась неустанно, я призывала все силы небесные, чтобы они уберегли мое дитя от такого унижения, которое выпало мне на долю по милости Гилфрея… но помощь пришла слишком поздно!
Охваченная отчаянием хрупкая женщина, сидевшая на кровати, уронила лицо в ладони. Слабый свет ненастного раннего утра просачивался через щели в оконных ставнях и, подобно благословляющей руке, касался светлых волос Сибиллы. Теперь, когда гнусный замысел Гилфрея был известен всем и каждому в замке, а может быть, и во всем поместье, Анне было позволено войти к Сибилле и выслушать во всех подробностях, на какой шаг та отважилась, чтобы избавить дочь от грозящей ей участи.
Всем сердцем жалея подругу и желая хоть как-то утешить ее, Анна положила руку на склоненную голову.
