Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы
Маргарита выхватывает у него губку и пузырек и швыряет на пол, перед глазами у нее все плывет.
– Одень его, – велит она конюху, – и отведи в его покои.
Жизель снова кричит, прося подождать ее, но Маргарита, с хрустом топча замерзшую траву, бежит через зимний мертвый сад в замок, прямиком в детскую. Там она обнаруживает Бланку. Та сидит в кресле с маленьким Людовиком на коленях и читает ему из детской Псалтыри, хотя он еще толком не начал говорить.
– Отдайте моего сына, – требует Маргарита.
Она хватает его с коленей Бланки и обеими руками прижимает к себе. От Лулу пахнет медовым пирогом и молоком, а его толстые щечки мягки, как подушечки.
– Мама! – весело кричит Изабелла и бежит обхватить ее за ноги. Маргарита садится на стул и позволяет ей влезть на колени, вдыхая детскую пудру и примочки – запах невинности.
Бланка встает:
– Что с тобой? С ума сошла?
– Не я! – Маргаритин смех действительно звучит маниакально, даже для ее собственных ушей. Лулу плачет.
За дверью слышатся стоны Людовика и тихие увещевания конюха:
– Ну, еще несколько шагов, Ваша Милость. Нет, сегодня не будет уксуса. Ваша супруга запретила.
Маргарита испепеляет взглядом Бланку, а та, поняв, что случилось, сверкает глазами:
– Людовик – самый благочестивый человек в королевстве. Когда-нибудь его признают святым.
Маргарита зовет няню.
– Мы с Лулу закончили наше чтение, – говорит Бланка, и Дениза забирает ребенка. Когда она уходит, Маргарита поворачивается к свекрови:
– Королева-мать, пришла пора вам уехать.
Бланка изгибает нарисованную бровь:
– Теперь во дворце ты приказываешь мне?
– Нет, я велю вам его покинуть.
– Вот как! – презрительно смеется она. – Ты здесь самая главная и могущественная?
– Вы достаточно навредили моей семье. Более чем достаточно.
– Когда учила моих детей благочестию? Тебе оно тоже бы не помешало. Я все жду свидетельства твоей «приятной веры».
– А что приятного в этих ваших постах, муках и самоистязании? – повышает голос Маргарита.
– Конечно, даже сторонники катаров чувствуют сострадание к мукам Господа.
– А у вас есть сострадание к собственному сыну? Впрочем, вы не проявили сострадания и к его отцу.
Рука Бланки взметнулась к горлу. Смех, безумный и визгливый, как сигнал тревоги, прозвенел только для Маргариты. Что она наделала? Такое чувство, будто она копила деньги для особой покупки, а потом проиграла их в кости. Только это не игра в кости. Да, это игра, но другого рода: не кости, а скорее шахматы, и она не проиграла, и не проиграет. Бланка не испортит ее детей, как испортила своих.
– Не знаю, о чем это ты, – говорит Бланка, вновь обретя голос.
– Вы убили своего мужа, – отвечает Маргарита. – Вы, с королем Наваррским, чтобы править Францией.
– Это смехотворно, – отмахивается королева-мать, но ее неуверенный голос дрожит.
– Я тоже так думала, пока своими ушами не услышала.
– Полагаю, лучше бы тебе узнать, что было на самом деле, а не верить всякой болтовне. Я опровергла этот слух много лет назад.
– Скажите это королю Наваррскому, а то он, похоже, до сих пор винит себя в смерти короля Людовика, и все из любви к вам.
– Ты лжешь!
Маргарита предвидела страх на лице Бланки, но не восхитительный гул крови в своих жилах. Это – власть.
– Тибо не мог сказать тебе такого!
– Он сказал это не мне, а вам – на торжествах Альфонса в Пуату. Я подслушала, как он домогался вас и получил отказ. – С каждым ее словом Бланка дышит все тяжелее. – Он сказал, что дал вам трон, а взамен получил только обещания, которых вы не сдержали.
– Я никогда ничего ему не обещала. Я была в ужасе от поражения мужа в Англии и его отказа вернуться домой даже после того, как убедила короля Филиппа Августа послать за ним корабли. Да, я пожаловалась своему кузену и сказала, что отдам все за власть, так как понимала, что лучше подхожу для этой роли. Спустя годы Тибо послал убийцу отравить Людовика, но без моего ведома и согласия.
– Как же вам не повезло! – улыбается Маргарита. – Но не мне.
– Ты не посмеешь открыть мою тайну. Никто тебе не поверит.
– У меня есть свидетели, – блефует она. – Две служанки слышали ваш разговор. Бедняжки пришли ко мне, заламывая руки, чувствуя себя виноватыми. Они считали своим долгом рассказать королю, но я удержала их. До поры до времени.
– Ты не скажешь моему сыну. Это убьет его.
– Нет, это убьет вас – к моей безмерной радости. Лишь одно порадует меня больше: если вы тотчас покинете двор и никогда не вернетесь.
За дверью слышится крик, потом какая-то возня и новые крики.
– Король! Король! На помощь!
Обе женщины бросаются к двери. Маргарита локтями отпихивает свекровь:
– Вы уже натворили всего достаточно.
В покоях Людовика облаком стоит смрад, воняет мертвечиной, а смертельно бледный король, весь дрожа, обвис в крепких руках конюха. С того градом катится пот.
– Не подходите, госпожа, а то наступите! – Конюх указывает на темную лужу у своих ног.
Вбегают слуги – один с тазиком, другой с тряпкой, третьего Маргарита посылает за лекарем. Камердинер снимает с Людовика окровавленные тряпки и одевает на него свежую одежду, а Маргарита держит горячую обмякшую руку мужа и заставляет себя шептать слова утешения. Она теперь королева и должна вести себя соответственно, какой бы пожар ни полыхал за ее глазами, как бы ни захватывало чувство, что земля под ногами сейчас разверзнется и она навеки провалится в тартарары. Кто здесь протянет ей руку? Разве что Жуанвиль – но он отправился в Шампань производить наследников со своей молодой женой.
Входит Бланка, но Маргарита отводит глаза, не в состоянии видеть это белое лицо с голым лбом – образ самой смерти. К постели подходит лекарь, щупает пульс Людовика, велит положить на лоб мокрую тряпку. Король стонет и дрожит, обливаясь по́том. Лежать на спине, на свежих горящих рубцах, должно быть, невыносимо. Маргарита, однако, помалкивает, так как пришлось бы рассказать об увиденном, а она не может об этом говорить даже сама с собой.
Когда он впадает в забытье, Маргарита направляется обратно в детскую и видит у дверей конюха с искаженным тревогой лицом.
– Раньше он никогда не терял сознания, госпожа, – говорит он.
– Он приходит к тебе каждый день?
– Каждый день, когда этим не занимается с ним священник. Почти каждый день. – Его лицо красно, как и волосы. – Я никогда этого не хотел, госпожа, но королева…
– Когда это началось? Как давно?
Конюх скребет подбородок:
– Как раз перед женитьбой. Королева сказала, что его нужно пороть. Когда он был маленьким, обычно этим занимался его воспитатель, но воспитатель помер, и сначала она заставляла меня. А теперь король приходит ко мне и требует сам. Всего десять ударов в день, госпожа, не так страшно, разве что в последнее время он просил бить со всей силы, отчего текла кровь.
