Ги Бретон - Загадочные женщины XIX века
22 апреля Национальное собрание возобновило работу в Версале. Гамбетта, страдавший от того, что на протяжении недели не произнес ни одной речи, явился на заседание, изнемогая под грузом рвущихся наружу слов.
При первой же возможности он влетел на трибуну и целый час надрывался, жестикулировал, гремел, обличал правых, оскорблял левых, нападал на центр, сводил с ума аудиторию и, наконец, оглушенный собственной речью, выдохшийся, осел, как Гвиньоль, брошенный на полку после окончания спектакля.
Мари Мерсманс продолжала дуться, и поэтому не приехала в Версаль. Зато упрямая Леони Леон была на месте. Она аплодировала оратору и после заседания подошла поздравить его с удачной речью.
На этот раз Гамбетта был с ней любезен. Он пригляделся к ней и нашел, что она хороша собой. Он смотрел в ее глаза, в то время как она передавала свои впечатления от его речи, и вдруг подумал, что, должно быть, ни один человек в мире не восхищался им так, как эта женщина.
Его охватил трепет.
На следующий день он снова увидел ее после заседания Собрания, и они поболтали, как хорошие друзья. Так продолжалось четыре дня подряд. Наконец, 27-го Леони предложила Гамбетте вместе ехать в Париж. Он согласился.
— Куда прикажете?
— Я живу на улице Бонапарта.
В экипаже он осмелел. Она, замирая от радости, возносила молитвы святому Леону, их общему покровителю, чтобы Гамбетта осмелился проявить по отношению к ней неуважение. Святой отнесся к ее просьбе с пониманием. В Вирофлайе Гамбетта обнял молодую женщину. В Шавиле он запустил руку ей за корсаж. На мосту Севр они были уже на «ты».
На улице Бонапарта Леони взяла депутата за руку и повела за собой на четвертый этаж.
Через четверть часа она была вознаграждена за свое четырехлетнее терпение, и получила возможность доказать Гамбетте, что она ничем не уступает самым искушенным фламандкам.
На несколько дней крохотная спальня в квартирке на улице Бонапарта превратилась в арену подвигов, достойных античных героев. Но «бородатый лев» еще не был влюблен. Он воспринимал все происходящее как приятное приключение, не больше. Его сердце еще принадлежало Мари Мерсманс.
Вот что пишет по этому поводу Эмиль Пиллиа:
«Сначала Гамбетта поддерживал эту связь, так как ему доставляло физическое удовольствие обладание молодой хорошенькой женщиной.
В нем бурлила южная кровь, и, судя по дошедшим до нас отзывам женщин, он был пылким любовником.
Леони Леон, креолка, тоже была наделена бурным темпераментом, и именно чувственность стала стержнем их отношений, хотя сама Леони настаивала на том, что их связь была чисто духовной, интеллектуальной».
Пока Леони Леон мечтала о том, чтобы поселиться вместе с Гамбеттой, знаменитый оратор помирился с Мари Мерсманс.
Весну и лето 1872 года Гамбетта провел, разрываясь между двумя женщинами, перебегая с улицы Бонапарта на улицу Рокепин, поочередно опаляя любовниц жаром своих чувств.
В сентябре он опять уехал в турне по провинциям. Из Сент-Этьена он писал Мари:
«Моя милая, вот уже три дня, как мы расстались, а я еще не получил от тебя ни строчки. Где ты? Что поделываешь? Приехала ли ты уже в Бад? Мне не терпится узнать хоть что-нибудь о тебе. У меня все в порядке и, несмотря на усталость от бесконечных приемов и банкетов, доволен всем происходящим.
Постараюсь вернуться как можно быстрее, не скучай. Твой верный любящий Львенок».
Однако, вернувшись, он сразу же навестил Леони.
Она догадывалась, что Гамбетта не порвал еще с Мари, поэтому делала все возможное, чтобы привязать его к себе окончательно. Если верить конфидентам оратора, однажды вечером она решилась на проказы, которые даже умудренным авторам Кама Сутры показались бы слишком смелыми.
Толстяк Гамбетта был покорен.
Через несколько дней он расстался с Мари. — Леони победила.
Отныне сердце Гамбетты принадлежало лишь мадемуазель Леон и Республике.
На протяжении десяти лет он делил свое время между постелью одной и Палатой другой…
Любовь Леони, несмотря на всю глубину чувства, была трезвой.
Преклоняясь перед Гамбеттой, она, тем не менее, замечала крошки хлеба, застрявшие в его бороде, и складки на жилете…
Увы! Все это видела не она одна. В Париже сатирические, газетенки ежедневно высмеивали неряшливость депутата от департамента Сены, а издатели «Грелок даже как-то опубликовали подборку „практических советов“. Приведем лишь небольшой отрывок из них:
«Пятна на жилете.
Если у вас длинная борода, то может случиться, что капли напитка или же соуса потекут по ней с усов и оставят на жилете выразительные пятна.
Как избежать этой неприятности? Очень просто: не надо надевать жилета».
Леони была задета этим сочинением. С момента первой встречи с Гамбеттой она старалась быть сдержанной и деликатной, но тут она решила во что бы то ни стало приучить оратора к чистоте и хорошим манерам.
Это было трудной задачей. Вот как описывает Гамбетту Морис Талмейр: «В белом галстуке, с огромной „камелией в петлице, он толкал всех своим толстым животом, не вынимал рук из карманов, раскачивался на обросших жиром ногах. В разговоре он так энергично выпаливал: „Нет!“ — что все его тело приходило в движение. От этого человека, напоминавшего своей внешностью мясника, собирающегося жениться, исходила реальная сила и властность. Его кулаки, заключавшие в себе простодушие великих галлов, его воля, превосходившая обычные человеческие возможности, его вульгарность, сменявшаяся время от времени вкрадчивой вежливостью, — все в нем как-то странно пьянило и завораживало сначала, но впоследствии пугало“.
Леони принялась за дело. Хитростью, исподволь, тактично, она давала понять Гамбетте, что в парижских салонах следует держаться иначе, чем в лавочке его родителей.
Она научила его ухаживать за ногтями, сморкаться, держаться за столом, мыть ноги (ярые республиканцы считали, что ванна относится к буржуазным излишествам быта, находили привычку мыться смешной и антидемократичной), одеваться, не носить грязного белья, сидеть в кресле, не разваливаясь, очищать персики и относиться к собеседникам не как к круглым идиотам, достойным самого дурного обращения.
Короче, она сделала из него более-менее благовоспитанного человека. Публика, журналисты, члены Собрания, друзья были изумлены. Послушаем Людовика Галеви:
«Вчера я встретил совершенно преобразившегося Гамбетту. Он был в галстуке, хорошо одет, почти не запускал руки в свой парик и держался скромно. Два или три раза, правда, он, забывшись, уже собирался было развалиться на канапе, но тут же принимал пристойную позу и не изменял вертикальному положению…»
