Кэти Хикман - Алмаз
Керью был не в настроении разговаривать.
— На этот раз Пол привел венецианца — никаких манер, чего и следовало ожидать. Скользкий тип. Представил его как старого друга, но он мне сразу не поправился. — Старик покачал головой. — Он забрал все драгоценные камни. Почему, англичанин? Твой хозяин ничего не объяснил. Что происходит?
— Скользкий тип, говоришь? — усмехнулся Джон. — Зуб даю, это Франческо.
— Ах да, точно! Теперь и я вспомнил.
— Ну, в таком случае неудивительно, что он ничего не объяснил. Больше ты камни не увидишь. Неужели еще не слышал? Этот болван торговец собирается играть в игру Зуана Меммо.
— А-а-а! — протянул Просперо, оглаживая бороду, будто это все объясняло. — Значит, ты видел алмаз?
Старый еврей почти бежал за молодым англичанином.
— Алмаз? О да, видел, — грубо отрезал Керью. — И будь проклят тот день, когда его увидел мой хозяин.
— Значит, он все-таки болен? — Ювелир печально взглянул на Джона.
— Никаких сомнений.
Мужчины шли по набережным узких каналов и боковым улочкам в сторону беднейших кварталов. Народу становилось все меньше, и вскоре закоулки опустели, но Керью так глубоко погрузился в невеселые думы, что не заметил и этого. Бледно-розовая и красная штукатурка осыпалась со стен, хозяйки кричали друг на друга из верхних окон, развешивая белье. Стайка детей в едва прикрывающих тела лохмотьях играла в пыли. В дверях показалась женщина с нарумяненными щеками и в обуви на абсурдно высоких каблуках. Простая куртизанка. Один из мальчишек швырнул в нее камнем. «Puttana, puttana!»[29] — заверещали дети. Камень в куртизанку не попал, но задел Просперо по плечу. Старик хотел проскочить мимо, склонив голову, но его уже заметили. «Ebreo, ebreo!»[30] Мальчишки, приплясывая, окружили Мендозу, словно орда бесенят, но Керью быстро отогнал их.
— Кстати, она нашла тебя?
— Кто «она»?
— Маленькая монахиня, которая утром заходила ко мне в мастерскую.
— Какая такая монахиня? — Керью остановился как вкопанный.
Дышалось с трудом, будто ударили прямо в солнечное сплетение.
— Понятия не имею почему, но она была уверена: я знаю, где ты. Я предложил поискать в доме Констанцы Фабии…
— Но я только что оттуда и не видел никаких монашек! — прокричал Джон, тряся Просперо за плечи. — Как она выглядела?
Слуга боялся поверить в очевидное: она отправилась искать его.
— Как выглядела? Они все одинаковые: черные одежды, черное покрывало. Как монахиня, идиот!
— Да ладно, старик, ты способен на большее! — Англичанин почти оторвал еврея от земли. — Старая? Молодая? Волосы темные или светлые?
Керью вдруг понял, что весь день не мог забыть ее лицо. Вспомнил слова Констанцы: «Горе девушке, которая полюбит тебя!»
— У нее была мушка на скуле? — Джон дотронулся до своей щеки.
— Что? Монашка с мушкой, где это видано! — взвизгнул Просперо. — Теперь ясно, где ты лишился уха! И убери руки, молодой человек!
Мендоза попытался вырваться.
— Ты неправильно понял, — отпустив его, тихо произнес Керью. — Прости. Чего она хотела?
— Откуда мне знать? — презрительно заявил ювелир, пожав плечами. — Монашка сказала, ее зовут Евфемия. И никакой мушки на щеке у нее не было.
Мендоза сердито взглянул на юношу.
Они собирались свернуть на маленькую кампо, но Просперо схватил Джона за рукав.
— Постой, англичанин, — прошептал он, — не ходи туда.
К ним медленно приближался мужчина, несмотря на жару одетый в длинный плащ, с тростью в руках. Его лицо скрывала маска с клювом, похожим на вороний. Керью всегда считал этих птиц предвестницами несчастий.
Он собирался повернуть на площадь, но Просперо держал крепко.
— Да что с тобой? — прошептал старик. — Жить надоело? Ты разве не знаешь, что этот врач лечит больных чумой? — Он указал на зловещую фигуру в маске. Зараза все-таки добралась до города, не зря люди шептались! — Голос Мендозы дрогнул от ужаса. — Идти в ту сторону — чистое безумие!
— Но мне надо забрать вещи.
— Забудь. Не ходи туда.
— Корабль скоро отплывает. Зайду всего на пару минут.
— Тогда скорее! Покажу другую дорогу, безопаснее, — вздохнул еврей.
Не говоря ни слова, они быстро зашагали в другом направлении, и теперь Керью удивлялся проворности Просперо.
На узких улочках не было ни души, многие дома казались заброшенными, в нищих лачугах захлопнули деревянные ставни, будто это могло спасти от испарений. Страх, как пот, покрывал кожу липким слоем.
Неподалеку раздался скорбный звон колокола, призывавший к заупокойной мессе. Мужчины еще раз свернули и вышли на кампо побольше. В центре стояла церковь (скромный, лишенный украшений фасад), но площадь выглядела заброшенной. На мостовой между булыжниками пробивалась трава.
У входа в храм столпилась странная компания: три женщины, из них одна очень бледная, и две девочки. Чуть поодаль огромный мужчина держал в руках очень маленький квадратный ящик. Детский гроб.
Просперо остановился как вкопанный.
— Дальше не пойду, англичанин. Уверен, что туда стоит соваться?
— Не беспокойся. Я должен вернуться в дом Констанцы, это не займет много времени.
— Тогда иди вдоль того канала до Ospedale degl’ Incurabili…[31]
Торговец драгоценностями вдруг понял, что все внимание Джона обращено на маленькую похоронную процессию.
— Ты меня вообще слушаешь?
— Да, слышал. Посмотри! Быть того не может! Амброз! Вон там, рядом с церковью!
Двое мужчин с другой стороны кампо пристально наблюдали за входом в храм. Второй нес огромный кожаный заплечный мешок.
— Я стар, как я могу разглядеть?
— Клянусь кровью Спасителя, этот человек вездесущ! — Керью был поражен. — Я встретил его у Констанцы всего несколько минут назад!
— Что ж, прощай, думаю, больше не увидимся.
Просперо пошел было прочь, но вдруг остановился, будто вспомнил нечто важное.
— Послушай, англичанин…
— Что? — Керью уже успел дойти до середины площади.
— Та монахиня. Вспомнил! Она из конвента на острове, ну, знаешь, где…
Мендоза не был уверен, что Джон услышал его. Еврей смотрел, как тот со всех ног бежит по щербленной булыжной мостовой. Торговец нутром чуял, что юношу ждут большие неприятности.
— Ох уж эти англичане, — пробормотал он, неодобрительно качая головой, — все время дерутся, все время кровь!
Кровь! Старик не ошибся. Как только Керью увидел хитро улыбающегося, самоуверенного коллекционера, он подумал: «Кровь! И лучше — кровь мистера Амброза».
