Анна Грейси - Случайная свадьба
Но она, черт возьми, моментально реагировала на каждое его движение. А он чертовски изголодался по ней. Казалось, что он ждал не какие-то несколько дней, а долгие годы, чтобы проделать это с ней. Его тело болезненно пульсировало от неутоленного желания, словно изголодавшееся животное, требующее, чтобы его накормили.
Содрогания мало-помалу утихли, и она лежала в его объятиях, стараясь восстановить ритм дыхания. Он проделал поцелуями дорожку вниз по всей длине ее тела. Его красавица с шелковистой кожей. Он мог попробовать сладковатую влагу ее кожи, ощутить запах мыла, изготовленного из пчелиного воска и цветов, и вдохнуть самый пьянящий из ароматов — запах Мэдди.
Он легонько потерся щекой о ее груди и взял в рот один из сосков — сначала поддразнивая ее, но постепенно становясь все более требовательным. Он возбуждал ее желание, ему нравилось, как она тихо вскрикивает от удовольствия.
Она лихорадочно ощупывала руками его тело, так что он едва сдерживал себя. Но нет. Еще не время.
Он поцелуями пересек ее мягкий живот и уткнулся лицом в треугольник темных кудряшек на стыке шелковистых бедер. Она удивленно охнула, но ее ножки с готовностью раздвинулись, не в силах противиться желанию, и он ощутил аромат волшебного эликсира Мэдди — самого пьянящего напитка из всех, какие он когда-либо пробовал.
Дыхание ее стало прерывистым, она начала постанывать и ерзать под ним, ласками побуждая его к дальнейшим действиям.
Его мужское орудие было твердым как камень. Он сгорал от отчаянного желания, а ее вкус, запах и прикосновение к ней лишали его последних крох самоконтроля. Продолжая ласкать ее рукой, он снова проторил поцелуями дорожку, на сей раз вверх по ее телу, окончательно растеряв по дороге остатки самоконтроля.
Он приподнялся, чтобы овладеть ею, и она с любопытством погладила его мужское орудие пальцами. Боже милосердный! Этот жест едва не лишил его мужской доблести. Он вздрогнул от удовольствия при этом легком касании, но ему хотелось большего, гораздо большего. Он почувствовал, что дольше ему не продержаться. Но она была готова, более чем готова его принять, и когда он занял позицию у входа, она нетерпеливо приподнялась ему навстречу.
Он медленно вошел внутрь, преодолев барьер ее девственности, — она резко втянула воздух, испытав боль. Она прошлась жаркими лихорадочными поцелуями по его груди, подбородку, плечам — повсюду, куда могла дотянуться. У него защемило сердце.
Он погладил ее кончиками пальцев, вновь возбуждая, и теперь почувствовал ее реакцию: она ждала продолжения. Этого было достаточно, чтобы его тело, уже почти вышедшее из-под контроля, пришло в действие. Он глубокими толчками принялся входить в нее, подчинившись древнему как мир ритму.
Когда он снова пришел в себя, угли в камине едва тлели, свечи почти догорели. Мэдди лежала рядом и с нежностью наблюдала за ним. Глаза у нее были влажными. Он чуть подвинулся, чтобы получше рассмотреть их при свете свечи, и, обнаружив следы слез, осторожно стер их подушечкой большого пальца.
— Я сожалею... — начал было он, но она не дала ему закончить фразу.
— А я нет.
Нежно поцеловав его, она вздохнула. Это был вздох глубоко удовлетворенной женщины. Но эти слезы его беспокоили.
— Ты плакала, — сказал он.
Никогда еще его соитие с женщиной не заканчивалась слезами.
Женские слезы сбивали его с толку.
Она покачала головой и одарила его загадочной полуулыбкой Джоконды, намекающей на такие вещи, которые не дано понять ни одному мужчине. Пристроив голову в углубление между его подбородком и плечом, она положила ему руку на грудь, закрыла глаза и заснула.
Хотя Нэш очень устал, он не мог заснуть.
За всю жизнь он занимался любовью со многими женщинами и всегда рассматривал этот акт как приятный взаимообмен удовольствием. Не больше и не меньше.
Но это... Это было совсем другое. Да, это было удовольствие. Но слово «удовольствие» было слишком обычным... слишком банальным, чтобы выразить то, что происходило, когда он занимался любовью с Мэдди Вудфорд...
Так и не найдя подходящего слова, он заснул.
В течение ночи было еще одно напряженное, отчаянное совокупление, после которого они оба лежали обессилевшие, в поту, насытившиеся, но еще не удовлетворенные.
На этот раз она заснула, лежа на нем, обхватив его руками и ногами, а он сомкнул вокруг нее руки, не желая отпускать.
Когда она разбудила его в третий раз, холодные пальцы рассвета уже проникали в коттедж. Она погладила его так нежно, что он проснулся не сразу, а как будто всплывая на поверхность очень глубокого озера.
Входя в ее тело, он еще не совсем проснулся, хотя утренний холод, проникая под одеяло, лизал его бока словно голодный волк. Ему никогда не забыть выражения ее лица, когда она нежно ласкала его руками, губами и всем телом. Не требуя ничего и отдавая все.
Они вместе достигли наивысшей точки наслаждения. Ничего подобного этому он никогда еще не испытывал.
Нэш крепко сжимал ее руками, не желая шевелиться. Их тела все еще были соединены самым естественным способом — они держали друг друга в объятиях. Однако ему не давало покоя выражение ее лица, которое он успел заметить в предрассветном сумраке. Он его когда-то уже видел, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах. И это его беспокоило.
В конце концов она отстранилась от него.
— Пора уходить, — прошептала она. — Примерно через час начнут просыпаться дети. Они уже попрощались с тобой. Будет лучше, если тебя уже здесь не будет, когда они спустятся завтракать.
Она поцеловала его, чтобы смягчить неумолимость этих слов и своего взгляда, и даже легонько подтолкнула. Она наклонилась и, подняв с пола сорочку, натянула на себя.
— Ты хочешь позавтракать? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
Ему страшно хотелось есть, но выражение ее глаз и бодрый голос встревожили его.
Он поднялся и быстро оделся, все время чувствуя, что она наблюдает за каждым его движением.
Она помогла ему привязать к ноге разрезанный сапог черными ленточками, оставшимися от тех дней, когда она носила траур, и хотя это, наверное, выглядело смехотворно, он об этом даже не подумал.
Он вообще мог думать только о ней: она была слишком спокойна, чтобы он мог успокоиться, а ее великолепные глаза цвета коньяка избегали встречаться с ним взглядом. Однажды в ее взгляде он заметил то ли печаль, то ли гнев, то ли сожаление. Но это выражение промелькнуло так быстро, что он не успел определить, что это такое.
И это тоже не давало ему покоя.
Если бы только она позволила, он снова забрался бы к ней в постель и поцелуями удалил из ее глаз любое выражение, кроме насаждения, но когда он сделал шаг в ее направлении, она подняла руку, предупреждая, что этого делать не следует.
