Сьюзен Джонсон - Чистый грех
— О да, дома в Чикаго, в школе, где я училась, был милейший учитель танцев. Он знал все наиновейшие фигуры. А где вы научились так божественно танцевать?
В парижском борделе пятнадцатилетним мальчишкой. И это было замечательное время. Да и учителя — точнее, учительницы — были милейшие. Главная преподавательница — Тереза, пухлявая крестьянская дочка из Прованса, — была на год старше него. Неделю они не расставались, исступленно изучая возможности своих юных тел. А в промежутках при каждой возможности плясали, плясали… Мадам за скромную плату отпускала Терезу в город, и молодые люди бегали в публичные танцевальные залы, открытые чуть ли не до утра. В тот год Париж был помешан на фламенко — и они снова и снова танцевали этот зажигательный танец под гром испанских гитар.
Но разве подобные воспоминания для Генриеттиных целомудренных ушек?
— Меня обучил старый венецианец, нанятый отцом во время нашего путешествия по Италии, — ответствовал Адам и почти не солгал. В конце концов, у него действительно когда-то был преподаватель-венецианец. — Старик занудливо строгий и требовательный.
— Ах, как это хорошо — путешествовать! — щебетала Генриетта. — Я только однажды была за границей, но теперь, когда я взрослая, мама возьмет меня с собой в Европу, чтобы представить при всех королевских дворах. Миссис Найт обещала познакомить меня с баронессой, которая поможет мне выйти в большой европейский свет.
Адам поглядывал на увитые живыми белыми розами большие часы над дверью. Половина второго. Господи, когда же закончится этот чертов вальс?
— О, вам непременно понравится двор императора Наполеона. Атмосфера там куда живее, чем при дворе королевы Виктории. К тому же в Париже немало американцев.
Что он утаил — так это то, что император Наполеон III не по доброй воле привечает богатых и вульгарных американских нуворишей типа родителей Генриетты. Старорежимные французские аристократы в большинстве своем игнорируют придворные балы — фыркают по поводу императора, которого они почитают выскочкой, смеются над потугами его супруги воссоздать блистательную придворную жизнь былых времен и называют нынешний двор дешевым театром.
— Ах, вы душка! Вы знаете буквально все! — воскликнула Генриетта, глядя на молодого человека с нескрываемым обожанием и в упоении тряся рыжеватыми кудряшками.
«Да, в глазах чикагской девицы я — ходячая энциклопедия!» — саркастически подумал Адам. Вслух он держался прежней умеренной любезности:
— Куда мне! Просто я немножко старше вас. И кое-что действительно повидал.
— Не огорчайтесь, что вы старше, — шепнула ему Генриетта. — Все девушки обожают джентльменов старше себя! Особенно, если джентльмен безумно красивый и опытный. — Тут она тихо хихикнула.
«О Господи! Убереги меня от глупых девственниц! Быть их учителем — скука смертная!»
Адам поспешил пресечь ее сползание к интимному шепоту.
— Не думаю, что ваша матушка, будь она здесь, одобрила бы ваши слова!
— Зато тетушка Молли полагает, что вы бесподобны!
Адам на этот счет был более циничен. Тетушка Молли, женщина практическая, бесподобным считает скорее его капитал, большая часть коего находится в банке ее мужа.
— Мы с вашей тетей добрые друзья, — сказал Адам, по мере сил незаметно отстраняясь от Генриеттиной полной груди, которая уже внаглую упиралась в его крахмальную манишку.
— А мы можем стать добрыми друзьями? — спросила девица, томно закатывая голубые глаза.
— К сожалению, завтра утром я уезжаю из Хелены, — сказал Адам, уклоняясь от прямого ответа. — Это был короткий деловой визит.
— Вы обратно на свое ранчо? Дядя Гарольд говорил, что как-нибудь этим летом непременно свозит меня в ваше имение. Я просто умираю от желания побывать у вас. По словам тетушки, ваш дом так хорош, что, будь он поближе к цивилизованному миру, в нем впору и королю жить! К тому же вы, по общему мнению, такой хозяин!.. Умоляю, дайте знать дяде Гарольду, когда вы будете дома, и мы непременно — о, непременно! — навестим вас. Будет так весело.
«Может, тебе и будет весело, — подумал Адам, — а уж мне точно нет!»
Из карточного зала он ушел так быстро потому, что хотел быть в номере — в надежде, что Флора придет сразу. Что она придет — в этом он не сомневался. Вопрос лишь когда. А вдруг прямо сейчас?
Адам, сжав зубы, ждал, когда же оркестр доиграет этот чертов нескончаемый вальс. Тогда он сможет вежливо откланяться и лететь к себе в номер.
Как только мои планы прояснятся, я тут же дам знать вашему дядюшке, — обещал молодой человек, с облегчением слыша, что мелодия подходит к концу. И действительно, скрипки вскоре замолкли. Адам поклонился и поцеловал руку Генриетты.
— Ах, неужели вам уже пора? — воскликнула девица, чуть ли не ломая руки. — Ради Бога, еще один танец!
— Увы, увы, — решительно сказал Адам, — меня ждет Джеймс. — Он пошарил глазами по залу и нашел хозяйку. — Позвольте мне проводить вас к тетушке и распрощаться.
Он чуть ли не пулей вылетел из особняка Фисков. По ступеням парадного входа граф сбегал словно школьник, удравший из распроклятой классной комнаты. Через несколько секунд он уже толкнул чугунные ворота и вслух воскликнул:
— Свобо-о-ода!
Поспешавший за ним Джеймс рассмеялся:
— Ты бы видел свое лицо во время вальса с прелестной Генриеттой! Как будто лимонов объелся!
— О, я едва не поколотил оркестрантов! Конца этому вальсу не было! Послушай, ты-то зачем за мной выскочил? Оставайся, если хочешь. Красивых женщин тут собрано немало.
— К Фискам я ходил не за тем, чтобы развлекаться с женщинами, — сказал Джеймс.
— Я тоже не за тем ходил. Эти юные телушки такие нудные. «Обожаю путешествия!» «Вы знаете буквально все!» «Вы такой умный!» Я-то умный, крошка, да ты — дура.
— По-моему, Молли видит в тебе великолепного жениха для Генриетты. Как говорится, не успела супружеская постель простыть после Изольды, как в нее норовят уложить новую вертихвостку.
— Молли втихую сватает мне племянницу уже третий месяц. Началось это задолго до бегства Изольды. В нашей глухомани, как тебе известно, к разводам относятся совершенно спокойно.
— Кстати, ты разводишься с Изольдой?
— Не знаю. Пока ничего не решил. Из моей жизни она выпала, и это для меня главное. А развестись — значит снова угодить в качестве товара на ярмарку женихов. И если не поберечься, быстро охомутают. Не успеешь опомниться, как такую интригу провернут, что только ахнешь да и под венец.
— Преувеличиваешь, — сказал Джеймс. — Тебя голыми руками во второй раз не возьмут… Выходит, как я понимаю, останешься в звании соломенного вдовца?
