Сара Рэмзи - Запретные наслаждения
Глава 26
Мадлен неподвижно лежала на пыльных подмостках. Она была мертва. Скоро упадет занавес. Она больше всего любила этот момент. Кто-то в зале тихо плакал, кто-то — тяжко вздыхал. Публика была у ее ног.
Этим вечером, ожидая начала спектакля, она чувствовала себя по-особенному. Если мадам Легран сдержит свое обещание, то сегодня ее последнее выступление. В последний раз она наденет бриджи, в последний раз возьмет в руки меч, в последний раз ее голос зазвенит в зале, в последний раз будут рукоплескать ее таланту. И в последний раз Фергюсон будет встречать ее после спектакля как любовницу.
Под барабанный бой на сцену вышел Фортинбрас. Половицы подрагивали в такт его шагам. Прозвучал последний диалог, последний залп — и коллеги-актеры унесли тело Гамлета за кулисы. Мадлен почувствовала, что вся дрожит. Если Фергюсон не передумал, сегодня он снова попросит ее руки. А он не из тех, кто останавливается на полпути. Он четко обрисовал ей свои планы и желания. Скоро ему может надоесть эта игра в благородного джентльмена, и тогда он просто выкрадет ее и начнет завоевывать ее сердце иными способами. Стыдно признаться, но пока лучше всего они понимали друг друга в постели. И пусть для нее важна была только физическая близость, она была бы не против, если бы он перешел к этим иным способам. Но ему нужно было не столько ее тело, сколько ее сердце, и в этом заключалась главная проблема.
Она боялась подарить ему всю себя без остатка. И сегодня вечером он захочет не поцелуев, а признания. Готова ли она к этому?
Музыка смолкла, упал занавес. Она услышала, как зрительный зал взорвался аплодисментами, выкрикивая имя Маргариты и громко топая. Актер, игравший Фортинбраса, помог ей подняться. Отряхнув куртку, она попыталась взять себя в руки: надо было выйти на поклон и попрощаться со зрителями беспечно и изящно. Но когда занавес вновь поднялся и Мадлен посмотрела в зал, то смогла разглядеть лишь одного человека. В первом ряду, прямо перед ней, сидел Фергюсон и раздевал ее глазами. Как только они окажутся наедине, он, определенно, не ограничится одними взглядами. В этот вечер Фергюсон был ее единственным зрителем. Мадлен не знала, сумеет ли он прочитать ее мысли, но сегодня в начале своего последнего спектакля она думала только о нем и играла только для него.
Овации стали еще громче. Она поклонилась. Теперь не только восхищение зрителей согревало ей душу. Преданность Фергюсона заставляла ее сердце трепетать, его аплодисменты были дня нее наивысшей похвалой и признанием ее таланта.
На сцене с обольстительной улыбкой появилась мадам Легран. Она поблагодарила публику за визит и пригласила всех на следующий спектакль. Ее французский акцент звучал смешно и неестественно. На следующей неделе давали «Ричарда III». Ее слова были встречены сдержанными аплодисментами. Мадам повернулась к Мадлен.
— А теперь прошу присоединиться к моим пожеланиям счастья и удачи мадам Герье, которая сегодня играла для нас в последний раз.
Мадлен вздохнула с облегчением. Они переглянулись с мадам, и Мадлен поняла, что ее авантюра закончилась благополучно. Она победно улыбнулась Фергюсону, но затем переключила внимание на публику. Многие возвращались в зал, чтобы узнать, что произошло. У выхода образовалась давка. Люди не верили своим ушам. Никогда еще актриса не уходила со сцены, добившись столь головокружительного успеха, как Мадлен. Известие застало всех врасплох.
Реакция аристократов была иной. Они занимали лучшие места, так что Мадлен хорошо их видела. Перешептываясь, они бросали недвусмысленные взгляды на Фергюсона. Пусть сплетничают! Скоро Маргарита Герье исчезнет, и они найдут другие темы для пересудов. А сегодня никакие сплетни не омрачат ее триумфа. В конце концов, их интерес к ее особе — это своего рода комплимент.
Да, у нее был повод для ликования. Она сделала невозможное: защитила свое доброе имя, завоевала любовь публики и смогла полтора месяца прожить той жизнью, к которой всегда стремилась. Никто не узнал ее. Тетя Августа и Алекс пообещали, что если она благополучно вернется сегодня домой, то не будет ни ссылки на Бермуды, ни принудительного брака с Фергюсоном. Мадлен до сих пор не поговорила с Эмили, но они были на пути к примирению. И теперь свободолюбивое сердце Мадлен подсказывало ей, какой ответ следует дать Фергюсону. В последний раз занавес упал между ними и, прежде чем тяжелые бархатные кулисы сомкнулись перед ней, она в последний раз увидела, как он направился к двери, ведущей за сцену. Сейчас он придет, ей следовало приготовиться.
* * *Входя в крохотную гримерку, Фергюсон уже знал, каких слов Мадлен ждет от него. Он поймал ее взгляд, обращенный со сцены только на него, и ему было приятно, что в этот драматический миг она думала о нем. За последние две недели они особенно сблизились, тогда как настороженность Алекса и Августы постепенно сходила на нет. Им было позволено свободно беседовать на балах, и даже иногда удавалось побыть немного наедине в доме на Довер-стрит. Фергюсон чувствовал, что она постепенно открывается ему, начинает доверять и совсем скоро сможет признаться в чувствах, которые прежде никогда и ни к кому не испытывала.
Сегодня она выглядела необыкновенно. Щеки пылали, зеленые глаза блестели, губы алели, она едва дышала и победно смотрела на него: настоящий художник в момент триумфа. Он впервые видел ее такой: в плену аффекта, задыхающейся от избытка чувств.
Разумным решением было отложить разговор на неделю или хотя бы до утра, пока она не придет в себя. К тому же ни одна женщина не заслуживает, чтобы ей делали предложение в пыльной каморке в «Семи циферблатах». Но его охватил тот же приступ безумия, что и в Гайд-парке. Он любил ее, нуждался в ней, как в воздухе, и не мог ждать ни минуты. Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы начать говорить с ней, как джентльмен, а не наброситься на нее, как зверь. С этим последним он потерпит до дома, хотя вынужденная отсрочка вынимала из него душу.
В зависимости от ее ответа, либо они продолжили бы общение в постели, либо он отступил бы и обдумал новую стратегию.
Он нежно обнял ее.
— Ты была великолепна, Маргарита!
Их могли услышать, поэтому он не рискнул назвать ее по имени. Она улыбнулась. Фергюсон с облегчением заметил, что она не боится его.
— Публика будет скучать по мне.
Он крепче сжал ее в объятиях. Просто находиться рядом с ней было наивысшим блаженством.
— Милая, не думай о них, подумай лучше о себе.
В ответ она поцеловала его. Он позволил ей проявить инициативу, наслаждаясь легким прикосновением ее губ. Может, в свете и считали, что она скромна и застенчива, но перед Фергюсоном она могла не притворяться, не ждать, чтобы он сделал первый шаг.
