Елена Арсеньева - Фиалки для прекрасной актрисы (Адриенна Лекуврер – Морис де Сакс – герцогиня де Буйон. Франция)
– Вся беда в том, что здесь меня слишком многие знают и непрестанно судачат о моих причудах, – объяснял Куврер своей дочери, двенадцатилетней Адриенне. – Нужно переехать в какой-то большой-пребольшой город, где я растворюсь в толпе. Я буду делать свои шляпы и шутить свои шутки, а никому не будет дела до того, шляпник я или кровельщик.
– А в какой город мы переедем? – оживилась дочка. – В Париж? Туда, где живет король?
Куврер почесал в затылке. Честно говоря, столь далеко его фантазия не простиралась, о Париже он и не думал, ему вполне хватило бы Тура, или Лиона, или Нанта. Однако… в самом деле… почему бы не переехать в Париж? Уж ехать так ехать!
– Ну, в Париж так в Париж, – кивнул он, и Адриенна в восторге стиснула руки у горла:
– В Париж! Только умоляю вас, mon pиre, давайте поселимся где-нибудь около театра… В Париже, говорят, много театров!
Куврер посмотрел на дочку озадаченно. Он понять не мог, откуда девчонка столько знает. Театры какие-то выдумывает… Разве в монастырской школе, где она училась, ей могли рассказывать про театры? Но Адриенна была у него одна, ни сыновей, ни других дочерей не было, да и жену свою Куврер давно схоронил, поэтому он отлично знал, что никогда и ни в чем не сможет отказать дочке. И поступил именно так, как ей хотелось: в Париже снял жилье в квартале Маре, совсем рядом с театром «Комеди Франсез», где еще витал дух великого Мольера. С тех пор «Комеди Франсез» обладала монопольным правом на постановку литературной драмы. Получая королевскую субсидию, этот театр собирал в своих стенах лучших актеров Франции и потому завоевал европейскую известность.
И вот совсем рядом со столь знаменитым театром жила теперь Адриенна. Самое невероятное, что пару-тройку десятков лет назад те же комнаты на рю де Маре снимал не кто иной, как великий драматург Расин, именно здесь написавший «Баязета» и «Британника». Да, жизнь поистине переполнена поразительными совпадениями!
Отец видел Адриенну дома только поздно вечером, а иногда и вовсе за полночь, когда кончались представления. Сначала она пристроилась горничной к одной из ведущих актрис. Но ей совсем не улыбалось всю жизнь не на подмостках, а в действительности выступать в роли субретки, она сама мечтала играть, и каким-то образом – шляпник Куврер представления не имел, каким именно! – ей удалось убедить дирекцию, что она достойна выйти на сцену. Конечно, Адриенна была красавица, выглядела куда взрослее, чем была на самом деле, а главное, шляпник Куврер знал: его дочка способна кого хочешь изобразить, а уж если начинает читать вслух, будь то Библия или стишки из толстых книжек, заслушаешься, слезы из глаз так и польются…
Она знала наизусть все женские роли из пьес, поставленных в «Комеди Франсез», и она могла подсказать текст любой актрисе, изображавшей Молину, и Электру, и Беренику, и Антигону, не хуже суфлера. Адриенна прекрасно знала, какие и когда жесты нужно делать: когда руки воздевать, как бы в отчаянии, когда заламывать их горестно, когда прижимать к сердцу, словно уверяя в своей искренности, когда хвататься за голову, демонстрируя, что та просто-таки лопается от мыслей…
Адриенна знала, что будет – обязательно будет! – играть на сцене. И готовилась к этому, как могла, даже фамилию изменила. Ей совсем не улыбалось, чтобы ее называли не актрисой, а кровельщицей, поэтому она начала произносить свою простенькую фамилию не «Куврер», а «Лекуврер». И ее имя зазвучало совершенно иначе, в нем появился даже налет некоего аристократизма!
И вот однажды случилось чудо: ведущая актриса, мадемуазель Лесаж, простудилась и потеряла голос. А в «Комеди Франсез» только-только начали давать представления трагедии Расина «Митридат». Мсье Мишель Барон, исполнитель роли Митридата, уже в гриме и костюме, был вне себя от беспокойства: театр полон народу, неужели представление сорвется? И тут взгляд его упал на хорошенькую Адриенну. Однажды Мишель случайно услышал, как она с упоением декламировала монолог Монимы из второго акта. Великолепно, надо сказать, декламировала! Он изучающе посмотрел на дрожащую от страха и восторженных предчувствий Адриенну, потом пошептался с директором. А тот, казалось, уже готов был в обморок упасть от ужаса, не зная, что предпочесть – честный отказ от премьерного спектакля или провал неопытной актрисы? – но не смог устоять перед красноречием Барона и огнем прекрасных глаз Адриенны. Итак, на нее были торопливо напялены тяжелые юбки с фижмами и парик, а также множество фальшивых драгоценностей (тогда актеры играли в костюмах, весьма далеких от реалий времени, в котором жили и действовали их герои, наряды были точной копией самых пышных и роскошных придворных одеяний), она была самым жестоким образом набелена и нарумянена – и наконец вышла на сцену, чтобы расслышать дыхание зала и увидеть сотни блестящих от возбуждения глаз, устремленных на нее из партера и лож. И, еще не сказав ни слова, Адриенна ощутила, что это странное существо – зритель – полюбило ее с первого взгляда, полюбило пылко, страстно – и навсегда.
Ну что ж, Адриенна не обманулась. С той минуты ее всегда встречал восторг зрителей, что бы она ни играла. А она перебрала почти весь репертуар «Комеди Франсез». Была Андромахой, Береникой, Федрой, Монимой в трагедиях Расина, играла Корнелию в «Смерти Помпея» Корнеля, Ирену в «Андронике» Кампистрона, Артемиру в «Артемире» Вольтера и Мариамну в его же «Ироде и Мариамне», Антигону в трагедии Еврипида, Констанс в «Инес де Кастро» Ламота. Несмотря на свое название и на то, что основателем театра был именно Мольер, именно комедий в «Комеди Франсез» почти не ставили и предпочитали называть театр просто – «Французский театр». Но иногда и пьесы этого жанра находили место на сцене. Адриенна не слишком-то любила комедии, но все же играла в «Талисмане» Ламота, «Школе отцов» Пирона, в «Сюрпризах любви» Мариво. Именно Адриенна сыграла в первой комедии Вольтера «Нескромный», после чего великий насмешник стал ее другом.
– Она несравненная актриса, которая изобрела искусство разговора сердцем и умение вкладывать чувства и правдивость туда, где ранее не было ничего, кроме помпы и декламации! – не уставал твердить он.
Вольтер был сражен именно тем, что вызывало первоначальный шок у других зрителей: Адриенна в один прекрасный день перестала напяливать на себя громоздкие современные наряды, изображая античных героинь, а старалась по мере сил одеваться так, как могли одеваться женщины именно в ту эпоху, о которой шла речь в пьесе. Она раз и навсегда отказалась от париков, а самое главное – перестала «петь» на сцене, предпочитая даже в самые возвышенные и трагические моменты интонации обычной человеческой речи.
