Жанна Монтегю - Укрощенная любовью
– Эй вы, сэр! Что это вам кажется таким забавным? Или вы заглядываетесь на наших дам?
Незнакомец не сдвинулся с места, но его губы сжались, а глаза сделались холодными, как сталь. Затем он окинул взглядом Люсинду и Беренис.
– Дамы, сэр? Я не вижу никаких дам. Только пару вульгарных кокеток! – ответил он.
Он говорил с иностранным акцентом, происхождение которого Беренис не могла определить, но голос был глубоким, властным и, несмотря на явно оскорбительный характер реплики, звучал с таким достоинством, что она задрожала. Лицо Перегрина потемнело. Подстрекаемый своими товарищами, он встал перед незнакомцем, упершись одной рукой в бедро, другой поднеся к глазам лорнет и, оглядев его с ног до головы медленным, дерзким взглядом, воскликнул:
– Ну что ж, друзья, в конце концов теперь мы знаем, что у него есть язык! А то я было принял его за какого-нибудь ужасного дикаря, который не умеет обращаться с культурными джентльменами, разрази меня гром!
Его приятели загикали, скрючившись от смеха. Возникло секундное замешательство, затем правая рука незнакомца рванулась вперед, пальцы мертвой хваткой вцепились в плечо Перегрина, оторвав его от пола и встряхнув так, как терьер трясет крысу. Так он держал его, казалось, целую вечность, сжав левый кулак перед носом щеголя, потом произнес, резко отчеканивая каждое слово:
– Будьте так любезны повторить это, сэр! Яснее, чтобы я мог еще раз услышать и точно решить, что я с вами сделаю!
– Я пошутил, не более, – задыхаясь, выпалил Перегрин. – Вы иностранец и, возможно, не привыкли к нашему юмору? Черт возьми, зачем так грубо обращаться с человеком?
Великан опустил его на пол с такой силой, что его зубы заскрежетали.
– Если хотите удовлетворения, – прорычал он, – то буду счастлив оказать вам эту услугу. Выберите ваших секундантов, и я скажу им, как связаться с моими!
Перегрин покачал головой, пятясь назад к столу и потирая ушибленную руку. Люсинда встала, встревоженная предупреждениями, собрала своих провожатых и отослала к выходу, пока еще что-нибудь не произошло. Проходя с Беренис, следовавшей за ней по пятам, мимо незнакомца, она бросила на него призывный взгляд. Он ответил ей с нескрываемым презрением, но когда мимо шла Беренис, он неожиданно схватил ее и притянул к себе.
Вне себя от страха и возмущения, она встретила его тяжелый взгляд. Ее огромные голубые глаза вызывающе сверкали. Язвительная улыбка скривила его чувственный рот, находящийся так близко от нее:
– Г-м-м, самая хорошенькая из всех пташек, которых мне доводилось видеть… Тебе следует более осторожно подбирать себе компанию. Это сборище жеманных самодовольных хлыщей едва ли способно дать тебе необходимую защиту. Думаю, я заслуживаю некоторой компенсации за их грубость!
От его вальяжности не осталось и следа, и Беренис ощутила нервный трепет – смесь ужаса и ожидания – когда его губы прижались к ее губам в требовательном поцелуе, который навсегда покончил со всеми ее девичьими мечтами о романтической любви. Он с таким презрением впился в ее губы, что сомнения не оставалось: ее считают шлюхой. Буквально придавленная к его мускулистому телу, она чувствовала твердость его бедер, прижатых к ее собственным. Странное, приятное тепло разлилось по телу Беренис одновременно со жгучим стыдом, что он так обращается с ней на глазах у изумленной толпы.
Она боролась, отчаянно пытаясь вырваться из железных объятий, обрушивая на его грудь град ударов. Когда он поднял свою темноволосую голову, Беренис оцепенела от неприкрытого, необузданного желания, горевшего в этих изумрудных глазах. С силой, удивившей их обоих, она вырвалась из его рук и отступила назад. Грудь ее тяжело вздымалась под тканью мантильи, пока она со злостью смотрела на огромного, возвышающегося над ней незнакомца.
Его лицо окаменело от страсти, а глаза сузились в сверкающие щелки:
– Во сколько вы себя оцениваете, мадам? Сколько мне будет стоить уложить вас в постель?
Взбешенная, забыв о страхе и здравом смысле, она чуть не задохнулась от возмущения.
– Как вы смеете! – взорвалась она кипящей яростью, которая заставила позабыть об осторожности. Не задумываясь о последствиях, она подняла руку и влепила пощечину в это смеющееся лицо.
Удар получился настолько сильным, что он отшатнулся. Только благодаря самообладанию он устоял перед желанием немедленно свернуть ее тонкую шею. Вместо этого он холодно улыбнулся, сложив на груди руки:
– Маленькая смутьянка! В какую игру ты играешь?
Онемевшая от негодования, она удовлетворилась тем, что послала ему презрительный взгляд и направилась к выходу, где ее ждала Люсинда. Беренис все дрожала. Ее единственным желанием было оказаться как можно дальше от этого ужасного человека и забыть о его поцелуе, которого она боялась больше, чем любого зла, которое он мог ей причинить.
Даже сейчас, в спасительной безопасности своей кареты, рядом с Люсиндой, пытающейся скрыть досаду, она не могла отогнать воспоминания о том горячем объятии. Он словно заклеймил ее печатью позора, и она яростно негодовала. Еще она была в бешенстве от того, что он принял ее за проститутку.
– Как он посмел?! – кричала она, чуть не плача. – Как он мог?! Разве я хоть каплю похожа на уличную девицу?
– Конечно же, нет, дорогая, – уверяла ее Люсинда. – Постарайся забыть о нем! Он просто грубый, неотесанный болван!
Перегрин был уязвлен тем, что из него публично сделали посмешище, и, плюхнувшись на сиденье рядом с Беренис, негодующе воскликнул:
– Ну и хулиган! Клянусь честью, если джентльмен не может выпить, чтобы при этом не набрасываться на людей, это не приведет к добру! Он не сделал вам больно, милая леди? Черт возьми, с каким бы удовольствием я проткнул его за наглость!
– Нет, он не сделал мне больно! Немного поздновато проявлять свой героизм, вы не находите? – Беренис была зла даже на Перегрина. Это был самый неприятный случай в ее жизни.
Неожиданно их разговор был прерван сильным шумом в конце улицы. Задняя дверца кареты распахнулась, и в то же мгновение внутри оказалась девушка. Волосы ее были растрепаны, в глазах стояли страх и отчаянье.
– Пожалуйста, мэм! – взмолилась она, обратившись к Беренис. – Скажите им, что я ваша служанка! – Ее хорошенькое личико было напряжено, голос звучал умоляюще. – О Боже! Вот они идут! Пожалуйста, мэм, помогите мне!
Она послала Беренис еще один, последний, взгляд, полный страдания и смятения, затем забилась в угол, набросив капюшон накидки на свои рыжие кудряшки. Беренис уставилась на нее, потрясенная, на мгновение забыв о своих собственных проблемах. В этот момент дверца широко распахнулась, и констебль в голубом мундире просунул внутрь голову. Позади него стояли еще двое полицейских, вооруженные и, очевидно, намеревающиеся произвести арест.
