Карен Рэнни - Моя безумная фантазия
— Поздно. Я знаю, что вы очнулись, — послышался слегка насмешливый голос, и Мэри-Кейт вспыхнула. Теперь-то она уж точно выдала себя.
— Врач пошел приготовить вам порцию своего тонизирующего средства. — Это сообщение вызвало стон пациентки. — Я могу еще чем-нибудь вам помочь?
— Нет, спасибо. — Она отвернулась к стене. Он не расслышал и наклонился.
— Могу ли я доставить к вам кого-то? Вашего мужа, к примеру?
— Нет.
Он молчал, поэтому Мэри-Кейт пояснила:
— Я вдова, сэр.
— Тогда кого-нибудь из родных?
— У меня никого нет.
— Понятно.
Мэри-Кейт была совершенно уверена, что ничего-то ему не понятно.
— Что вы имели в виду? Насчет того, что видели меня во сне? — спросил он наконец.
Мгновения уходили, наполненные тяжелым молчанием.
— Я не могу вам этого объяснить, сэр. Мне это кажется бессмыслицей.
— Меня зовут Сент-Джон. Можете обращаться ко мне так или как пожелаете. Однако я бы предпочел, чтобы вы не обращались к прозвищу. Синджин напоминает мне одно особенно отвратительное персидское стихотворение.
Она улыбнулась, невольно очарованная.
— В настоящее время мое знание особенно отвратительных персидских стихотворений ограниченно.
— Как и ваши объяснения.
Снова молчание.
— «Ну и чудной же мне сон приснился! Не хватит ума человеческого объяснить его!» — пробормотала она.
— Ваше знание Шекспира достойно похвалы, мадам. А дальше?
— «Ослом будет тот, кто станет рассказывать этот сон»?
— Совершенно верно. Вы взяли «Сон в летнюю ночь» совершенно не к месту, знаете ли.
Она повернула голову и взглянула на него Его улыбка показалась ей насмешливой.
— Это была одна из любимых пьес миссис Тонкетт. Думаю, она представляла себя Титанией.
— Кто такая миссис Тонкетт?
— Моя личная добрая фея. Она научила меня читать. — На ее губах появилась мечтательная улыбка.
— Наша беседа имеет некую точку опоры, не так ли? И это, конечно, смущение. Чем больше я ошеломлен, тем меньше любопытства проявляю. Вы к этому стремитесь?
Мэри-Кейт ответила не сразу.
— По правде говоря, я ни к чему не стремлюсь. Я просто не знаю, как объяснить.
— Самый простой способ — рассказать все слово за словом.
— Вы когда-нибудь доили корову?
Он мотнул головой, словно отгоняя надоедливую муху:
— Нет, никогда.
— Исключительно скучное занятие. Дважды в день, и кажется, что тянется часами. О, я знаю, многие разговаривают с коровами, пока доят их. Нахваливают, говорят разные ласковые слова. А я мечтала. О местах, где хотела бы побывать, о том, что хотела бы делать. Иногда я представляла себя танцующей. Я всегда хотела научиться танцевать, скользить по сверкающему полу. Мои юбки развеваются, голова кружится, я запыхалась так, что, кажется, сейчас потеряю сознание.
— И ваш сон обо мне походил на такую мечту? Она повернулась к нему и улыбнулась открыто, как ребенок, и так же озорно.
— На молочную мечту?
— Вот именно.
Деланное безразличие не смогло пригасить искорку в его глазах, похожую на далекую звездочку в безлунную ночь.
— Это началось как сны, правда. Когда я так долго спала. — Она снова не смотрела в его сторону и старательно комкала простыню, прикрывавшую ее правое колено. — А потом, — ее голос дрогнул, выдав растерянность, — я начала грезить о вас и днем.
— И я был раздет? Это видение посетило вас наяву или во сне?
— Мне не следовало об этом говорить.
Как она могла объяснить, что слова сорвались у нее с языка прежде, чем она сдержала их? Удивление при виде этого человека заставило Мэри-Кейт забыть о приличиях.
— Должен отметить, это не совсем в моих привычках. По голосу чувствовалось, что он забавляется, высмеивая ее самообладание, с таким трудом достигнутое.
Теперь она не отрываясь смотрела на Сент-Джона.
— Почему у меня создается впечатление, что вы меня дурачите? Что, видение было более приятным, чем реальность? — спросил он.
— Может, потому, что во сне вы меня не высмеивали?
— Не понимаю, где же ваш тонизирующий напиток? — спросил он, поднимаясь. Ровные, вежливые слова, окутанные заботой, как миндаль сахарной глазурью, и произнесенные таким же сладким тоном.
Она смотрела на него с легким разочарованием. Он учтив, исключительно благопристоен, а человек, которого она видела в своих снах, иногда сердился и в нем бурлила страсть.
И все равно внутри ее сдержанного спасителя скрывался, лишь намеком давая знать о своем присутствии, мужчина из ее сна.
Глава 5
Мэри-Кейт сидела у окна во временно принадлежавшей ей комнате и смотрела на голые деревья и грязную дорогу, проходившую мимо гостиницы. Она, казалось, манила ее, снова звала в путь.
Арчеру Сент-Джону она сказала, что родных у нее нет. Горькая правда заключалась в том, что Мэри-Кейт не знала, где они, не знала с той самой ночи на Нориджской дороге.
Она спала в фургоне, устроившись в уголке и соорудив подобие постели из одежды мальчиков и своей. Теснота была страшная, потому что братья тоже примостились тут, отвоевав себе место. Мать настояла на том, чтобы, несмотря на опасности, ехать и ночью, при свете луны. Она хотела побыстрее добраться до деревни, которую покинула, выйдя замуж за ирландского фермера. Деревушка Денмаут находилась на севере. Там им предстояло просить крова у деда по матери — сурового старика, который, как дразнил Мэри-Кейт один из ее братьев, обедает маленькими девочками, оставляя их печень на десерт.
Сквозь сон она почувствовала, как замедлилось движение фургона, кто-то стал перетряхивать ее самодельный тюфяк, послышались чьи-то голоса. Девочка недовольно забормотала, желая снова погрузиться в сон и не обращая внимания на затекающий за воротник дождь. Она повыше натянула плащ, чтобы закрыть лицо. Проснулась Мэри-Кейт на обочине дороги, когда уже рассвело, сырость просочилась сквозь плащ и промокшее тряпье, на котором она спала. Девочка поднялась на ноги, убрала с лица волосы и бросилась бежать по дороге. Она бежала целый день, не веря, что родные уехали, оставив ее одну. И вот теперь она хотела узнать, почему они так поступили. Потому ли, что приходилось кормить слишком много ртов? Всего их было десять, шестеро младше ее. Или потому, что она оказалась единственной девочкой? К тому же она была непослушной, всегда готовой подшутить над старшими братьями, рассмеяться не вовремя, подметив что-то смешное в самой простой вещи. Па говорил, что она — его ирландский эльф, В ту ночь на дороге она потеряла свой смех. Прошли годы, прежде чем она снова обрела его.
Работать Мэри-Кейт стала в возрасте десяти лет. Трудилась за еду и ночлег на молочной ферме, убирала в домах, работала судомойкой. Она защищала себя как могла, не думая о прошлом или будущем, а стремясь выжить в настоящем.
