Елена Езерская - Любовь и корона
— Молись, молись! А я подожду.
Я терпеливый. И дождусь того момента, когда душа барона отойдет к небесам…
— Барина не трожь! — Никита вдруг пошел на управляющего, и Анна с Варварой тут же повисли у него на руках, сдерживая его благородный порыв.
— Ну-ну! — погрозил ему управляющий. — Ты лучше в дороге свой норов показывай. Иди коляску готовь, поедешь за доктором Штерном, а ты, Анна, с ним, чтобы чего не перепутал.
— Чувствую я, что что-то случилось, — прошептала Анна.
— Твое дело не чувствовать, а исполнять! И чтоб по-скорому обратно!
Я на крыльце ждать буду.
— А что доктору-то сказать? — хмуро спросил Никита.
— Нечего ему говорить — звали и все тут!
Управляющий выставил Никиту и Анну из кухни и не упускал их из виду, пока они со двора не уехали.
Пока он ходил, барону стало лучше.
Иван Иванович уже не хрипел, а дышал, правда, глубоко и еле слышно.
— Как здоровье, Иван Иванович?
Лучше вам? — склонилась над ним Полина.
— Аннушка, это ты? Анна, где Анна?
— За лекарством отправилась.
— Мне не нужно лекарство, я должен… — барон сделал попытку приподняться, но тут же без сил опустился на думочку, подложенную ему вместо подушки.
— Мне скажите, я все сделаю, — прошептала Полина, вплотную приблизившись к его лицу.
— Умру я… — слабым голосом проговорил барон. — Там, в сейфе возьми, бумага свернута, с ленточкой алой.
Анне передай, вольная…
— Вольная?! — понимающе распрямилась Полина. — Сейчас же и посмотрю.
Она быстро прошла в кабинет и бросилась к сейфу. Документ, о котором сказал барон, оказался на месте.
Полина кинулась на него, точно хищная птица, и хотела изорвать или в камин бросить, но потом передумала и вернулась в библиотеку.
— Этот? — показала она документ барону.
— Да-да, — одними губами шепнул Корф.
— Не волнуйтесь, барин, уж я передам, точно передам, — Полина припрятала бумагу на груди и направились к выходу, но барон жестом остановил ее. — Что-то еще забыли, барин?
— Письмо.., письмо хочу написать… срочное…
— Барин, барин, не беспокойтесь вы так! И письмо помогу написать.
А то пока Анна вернется! — Полина засуетилась, побежала в кабинет, принесла оттуда чернильницу с пером и лист бумаги. — Вы, Иван Иванович, диктуйте, я все, как надо, напишу, — ласково сказала Полина, устраиваясь поближе к барону, — ничего не пропущу, ни строчки, ни буковки…
Когда Шуллер вернулся к библиотеке, то столкнулся с закрывавшей дверь Полиной.
— Ну, и как он? Жив?
— Да не просто жив. Вот! Письмо велел написать.
— Завещание? — вздрогнул Шуллер, забирая у нее свежий исписанный лист. — Так, так… Дорогой Владимир, немедленно прошу тебя оставить все дела и вернуться в поместье… Больше ничего?
— Ничего, — глядя ему прямо в глаза, сказала Полина.
— Ладно, письмо я приберу, а то, не ровен час, еще отправить решишь. Никуда не отлучайся, а я вернусь — скоро уже доктора должны привезти.
Встретить надо.
* * *Доктор Штерн, конечно, этим срочным вызовом был недоволен. Его приглашала к себе Мария Алексеевна Долгорукая. Просила стать свидетелем при помолвке своей дочери Лизаветы и Забалуева, что по местным понятиям — большая честь. И Штерн, разумеется, чувствовал себя польщенным. Он у многих уездных дворян принят был в доме в качестве семейного доктора, и поэтому степень доверия в таком деле, как свадьба, поднимала его авторитет в глазах окружающих еще выше.
Доктор пытался отговориться и обещал, что заедет к Корфам сразу после церемонии, но Анна умолила его, упросила, и, хотя не могла объяснить причин подобной срочности, что-то такое трогательное почудилось доктору в ее голосе, и он все-таки сдался. Наскоро собрав инструменты в небольшой саквояж, он проследовал за Анной.
По дороге доктор пытался расспросить девушку о подробностях их поездки с бароном в Петербург, но Анна все время сбивалась с рассказа. У нее странно тянуло под ложечкой. Анна поняла: управляющий что-то скрыл от нее, и это «что-то» могло оказаться ужасным. А она подчинилась ему и поехала в город, вместо того, чтобы броситься сразу к Ивану Ивановичу..
— Все, приехали, — объявил Никита, подгоняя коляску к крыльцу, где доктора уже ждал Карл Модестович.
— Спасибо, что приехали, доктор, — рассыпался он в благодарностях.
— Надеюсь, это ненадолго, — кивнул ему Штерн. — Я зван к Долгоруким и обещался быть к сроку.
— Скажите, где Иван Иванович, я хочу поговорить с ним, — вмешалась Анна.
— Не до тебя барину, потом придешь, — отстранил ее Шуллер. — Ему доктор сейчас нужнее.
— Вы меня обманули, — догадалась Анна. — Что с ним? Ему плохо?
— Иван Иванович заболел? — удивился доктор.
— Да, такая вот беда на наши головы, — горестно проговорил управляющий, беря Штерна под локоток. — Совсем плох Иван Иванович, очень плох… Не берег он себя, совсем не щадил.
— Что же вы сразу-то не сказали, — заспешил доктор.
— Его сиятельство в библиотеке, — Карл Модестович указал доктору дорогу.
— Благодарю вас, я знаю, — Штерн стремительно пошел по коридору.
Анна попыталась пойти следом, но Шуллер ее остановил.
— Куда это ты собралась? Сказал же — не до тебя там! — управляющий грубо схватил Анну за руку и стал выпроваживать ее на улицу.
— Да скажите же вы, что с ним?!
Что случилось?! Пустите меня! — пыталась вырваться Анна.
— О бароне есть кому позаботиться. А ты ступай займись своими делами.
— Пустите меня к нему!
— Да что же ты такая упрямая! — рассмеялся Шуллер, пытаясь обхватить Анну за талию. — Но должен признать, что ты краше становишься, когда злишься. Жаль, что я не барон. А то бы ты сейчас в мою спальню ломилась.
— А ну, не трогайте ее! — Никита бросился на управляющего.
— Ты кто такой, чтобы мне указывать?! Пошел вон отсюда! С тобой мы еще не закончили!
— Отпустите, говорю! — Никита занес руку над управляющим.
— Ты на кого руку поднял, холоп?!
Анна умоляюще посмотрела на Никиту, и тот отступил.
— Смотри у меня, Никита, — зло сказал Карл Модестович. — Еще раз на меня руку поднимешь — я ее отрублю!
— Что же это, Никитушка? — заплакала Анна.
Она села на крыльцо, Никита — рядом.
— Ничего, Аннушка, все выяснится, все будет хорошо, — успокаивал он ее.
Вскоре на крыльцо снова вышел доктор Штерн.
— Илья Петрович, — бросилась к нему Анна, — что с ним?
— У барона слабое сердце…
— Но он поправится?!
— Сожалею, — с соболезнованием в голосе сказал Штерн.
— Вы говорите так, будто уже все кончено, но он ведь жив!
— Я дал ему лекарство, но оно лишь приглушит боль. Простите, моя милая, но еще никто не придумал лекарства от старости.
