Елена Езерская - Любовь и корона
Здесь даже конюх — и тот умничает!
Куда это годится?! Прагматичному человеку серьезного дела не сделать! Ну ничего-ничего! Я еще наведу у Корфов порядок, я всем им небо в овчинку устрою — вспомнят они меня! И княгиню эту лживую проучу — стану сам себе королем со своим поместьем в Курляндии, посмотрим тогда, кто знатнее и богаче. А я уже кое-что накопил, сейчас чуть-чуть еще доложу — куплю себе титул и имение, и только меня и видели!..
Карл Модестович и не заметил, как замечтался. Ему грезилось, что он — не он, то есть он, но он — хозяин, а этот старый павлин Корф — у него на посылках.
— Явился, Иван! Где носило тебя столько времени, я уже лишнего жду целых две минуты!
— Извинения прошу, Карл Модестович, был на кухне, не сразу расслышал…
— Так ты еще и глухой?! И бегаешь слишком медленно. Ступай-ка, Иван, почисти мои сапоги. А затем на конюшню, стойла неделю как грязные.
— Но ведь, я управляющий. А конюшни… Это же могут и крепостные…
— Хватит ныть! Я не понимаю, зачем мне управляющий, которому я плачу за безделье!..
— Я нанял вас управляющим, считая, что немцы — аккуратный и исполнительный народ! — раздался рядом с ним недовольный голос барона.
Карл Модестович вздрогнул и очнулся. Он стоял у крыльца, а коляска двигалась по кругу вслед за впряженной в нее серой в яблоках, которая мирно то тут, то там покусывала траву на дворе.
— Сейчас я все исправлю, мигом!
Управляющий бросился ловить лошадь, но кобыла никак не хотела идти под уздой. Шуллер чувствовал; что отовсюду за ним наблюдают насмешливые глаза дворовых, и от этого заводился еще больше. Наконец, ему удалось удержать поводья, и лошадь подчинилась. Карл Модестович подвел коляску к крыльцу.
— Извольте, Ваше Сиятельство, карета подана!
Барон рассеянно кивнул ему — его мысли были очень далеко. Он велел управляющему гнать во весь опор — шутка ли, какую игру затеяла Долгорукая.
* * *Княгиня приняла его с выражением крайнего удивления на лице. К появлению Корфа она была совершенно неготова. Она ожидала Забалуева для проведения помолвки и пребывала в прекрасном расположении духа. Ведь все складывалось, как нельзя лучше — расписка у нее, Лиза почти замужем, да еще за кем — за предводителем уездного дворянства!
— Добрый день, сосед! Наконец-то вы нашли время навестить нас! Это такая радость!
— Добрый день, княгиня! Признаться, времени у меня немного… — начал барон.
— Да не торопитесь вы так, Иван Иванович! — примирительно сказала Долгорукая. — Вы присаживайтесь, а я сейчас велю, чтобы нам к чаю сладкого подали.
И, не позволяя барону возразить, Мария Алексеевна быстро вышла из гостиной, чтобы собраться с мыслями.
В коридоре она увидела Шуллера и решительно подошла к нему.
— Что это значит, Карл Модестович?! — озлобленным шепотом накинулась она на него. — Что за игру вы затеяли? Зачем привезли барона ко мне?
— Я всего лишь сопровождал его, чтобы оставаться в курсе! — оправдывался Шуллер. — Вы вот меня недавно принимать не стали, а я вас предупредить хотел. Кто-то барону написал письмо в Петербург и все о вашем плане рассказал. Вот он и примчался обратно!
— А кто написал письмо?
— О том мне неведомо, но обо всем знали только четыре человека — вы, я, Дмитрий и моя Полина.
— Дмитрий не в счет! Он писать не умеет.
— А Полина меня не предаст — ей невыгодно!
— Значит, кто-то еще… — Долгорукая на минуту задумалась, и вдруг ее осенило:
— Ах ты, Господи, Лиза…
Она нахмурилась и пригрозила управляющему:
— Смотри у меня, если что не так!
И вернулась в гостиную.
— Дорогой мой сосед, — с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния.
— Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге!
— Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им.
— Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень…
— Да вам давно бы надо продать поместье! — прервала его Мария Алексеевна. — Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге.
— Я берегу его не для Владимира.
— Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии!
— С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира!
— Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, — княгиня насмешливо улыбнулась.
— С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! — барон стал выходить из себя.
— Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких».
Стало быть, поместье принадлежит мне.
— Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! — Корф нервничал все сильнее.
— Какая бумага? Что за бумага? — притворно удивилась Мария Алексеевна. — Да я ее и в глаза не видела!
— Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом!
Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу.
— Его имение… — криво усмехнулась Долгорукая. — Мое, старый дурак!..
* * *Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке — ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф.
Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел.
— Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! — воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина — у нее был нюх на неприятности.
— Очень скоро этот бренди станет моим!
— Карл Модестович, вы никак пьяны?
— Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей.
