Роберта Джеллис - Пламя зимы
– Прости меня, я не хотела перебивать тебя, поверь, я очень заинтересовалась всем этим.
Все еще улыбаясь, он погладил другой своей рукой мою, которая осталась лежать на его руке. Прежний бессмысленный страх опять поднялся во мне, но на этот раз я поборола его, стараясь не обращать внимания на странную внутреннюю дрожь и совладать со своим дыханием. Я не убрала руку и не рассердилась на него за этот беспричинный страх. Боже мой, чего я должна бояться с Бруно?
– Всех удивляет фамилия Хью, – продолжил он, – но это архиепископ Тарстен назвал его так, и он, видимо, имел на то какую-то причину. Я не думаю, что архиепископ – человек с причудами. Но и вспомнить, чтобы Хью рассказывал мне об этой причине, я тоже не могу. Может, он и не знал. Я не могу представить, чтобы я, например, спрашивал у архиепископа Тарстена, почему он что-то сделал. В общем, все дело в том, что Хью по всем статьям подходит на роль мужа владелицы Джернейва, и поэтому я не могу представлять никакой угрозы для леди Одрис и уверен, что буду там желанным гостем.
– Ну конечно, я буду очень счастлива познакомиться с твоими д-друзьями, но… – я запнулась на слове «друзья», потому что не знала, можно ли сказать «семья», но хорошо понимала, что Бруно старался избегать этого слова. Я злилась на него, считая, что в Джернейве его не очень высоко ставят и что он брал меня для того, чтобы показать, что и он что-то из себя представляет и что в женах у него женщина благородных кровей. Мне впервые стало стыдно за него, и я собралась убеждать его быть более гордым, когда он прервал меня.
– Я вижу, тебя удивляет мое желание тащить тебя через сотни миль в глушь Нортумбрии, через земли, разоренные войной, – сказал он, опять улыбаясь. – Я не сумасшедший. У меня есть повод брать тебя на север, и, по-моему, он тебе понравится. Король дал мне два месяца отпуска, которые я могу при необходимости растянуть и на три. И у нас будет достаточно времени, чтобы посетить Улль.
– Улль? – задохнулась я. – Ты возьмешь меня в Улль?!
– Если ты будешь хорошо вести себя с теми, кто в Джернейве, и к тому же не дашь мне повода думать, что можешь сделать что-нибудь во вред королю либо что-нибудь такое, что ослабило бы его власть на твоих землях…
Я знала, что Бруно продолжает говорить, и смотрела ему в лицо, но уже ничего не видела и не слышала. Мною овладел леденящий ужас. Могла ли я вернуться в Улль, в те залы и спальни, в которых жили мои братья и отец? Бруно говорил о возврате земель, но это было делом далекого будущего. Я была уверена, что понадобятся годы, прежде чем я захочу увидеть в кресле моего отца какого-нибудь другого человека или смотреть как какие-нибудь другие руки, кроме рук моих братьев, держат кубки на веселом застолье. Я услышала странный звук, будто скулил маленький потерявшийся зверек, и вдруг ощутила мужской запах и теплые руки, прижимающие меня к груди, а далекий голос кричал: «Мелюзина, Мелюзина, что случилось?!»
Всю жизнь меня утешали мужчины. Моя мать любила меня, но она чувствовала, что я достаточно избалована, и, когда я пугалась чего-нибудь или ушибалась, именно отец или кто-то из моих братьев всегда успокаивал меня, просил рассказать, что случилось, и поцелуями высушивал мои слезы. И сейчас я прильнула к широкой теплой груди, вдохнула этот мужской запах, означавший безопасность и покой, и всласть выплакалась.
ГЛАВА 11
Бруно
У меня были все основания верить, как верила королева, что Мелюзина притворялась сумасшедшей по каким-то своим причинам. Кроме всего, ей чуть было не удалось убить меня. Но когда я смотрел на нее после ее последнего ночного плача, я стал догадываться, что, возможно, она не пыталась никого обмануть, а просто жила в каком-то своем мире, потому что не могла больше выносить своего горя. Я содрогался до глубины души от жалости к этой женщине-ребенку, верившей в то, что она виновница в смерти доброй части своей семьи, потому что они приехали праздновать ее день рождения. Я содрогался, когда невольно представлял себе снежинки, белевшие на глазах ее убитого брата.
Если бы я знал о бремени, которое несла Мелюзина, я был бы осторожнее в сообщении ей новости о поездке домой. Я думал, что, когда она узнает об этом, радость переполнит ее сердце, и моя задача будет состоять только в том, чтобы удержать ее в Джернейве, пока я выполню все поручения короля. А теперь я не знал, что делать. Я сказал ей, что нет необходимости ехать в Улль, но не думаю, что она услышала и поняла меня. К тому же, если мы не поедем сейчас, то я не был уверен, когда-нибудь снова смогу получить отпуск, а мне очень хотелось осмотреть то, что было собственностью Мелюзины.
Когда я там был с армией короля, меня интересовало только одно – немедленно взять поместье. Я не мог и представить, что у меня будет какой-то особенный интерес в Камберленде. Я знал, что в награду, за верную службу, могу получить земли, но всегда думал о землях в Нортумберленде. К тому же это был вопрос далекого будущего, и я, в отличие от других, ожидающих наград от короля, не смотрел на каждое поместье оценивающим взглядом. Поэтому и Улль, и земли, на которых он лежал, я помнил весьма смутно. И теперь я намеревался, используя Мелюзину как проводника, осмотреть ее земли и проверить, есть ли на них какой-нибудь источник дохода. Я не думал, что это очень богатые земли или что я обнаружу какую-то стратегическую причину, которую упустил, когда проезжал там с королем и по которой мне будет выгодно держать эти земли в своих руках. Но так или иначе, я должен проверить, перед тем как просить поместье Мелюзины у короля.
Мелюзина всхлипывала во сне, и я погладил ее волосы, чтобы она успокоилась. Единственное, что принесли мне ее слезы и страх, это остудили мою страсть. Когда она заявила, что ее оскорбляет мое общение с путаной, я едва сдержался, чтобы не сказать ей, что я хочу ее, как и любую путану, а возможно, и немного больше. Хоть она и была крупнее и темнее, чем женщина моего вкуса, но ее запах, когда мы были с ней в зале королевы, и ее смех, когда я дразнил ее, окатывали меня волной жара. И я должен был отходить от нее, чтобы не показать своей возрастающей страсти.
Но сейчас я не чувствовал желания (несчастная Мелюзина была так похожа на обиженного ребенка, что я не мог и подумать, чтобы заниматься с ней любовью этой ночью) и пожалел, что так легко поклялся не требовать своих супружеских прав. Завтра будет тяжелее лечь с ней в постель без какого-нибудь облегчения, а послезавтра еще тяжелее. Возможно, мне удастся найти причину, чтобы уехать на неделю раньше срока, назначенного королем для нашего отъезда. По дороге раздельные койки или походные кровати будут держать нас на расстоянии, и я смогу утолить свою жажду с какой-нибудь девчонкой так, чтобы Мелюзина ничего не узнала. А может, лучше, чтобы она что-нибудь подозревала? Как объяснить ее гнев, когда она узнала об Эдне? Может быть, это как злость собаки, которая не пропускает быка к кормушке из-за простой злобы? Очень скоро после того, как она пыталась убить меня, она стала злиться, когда я оставался равнодушным к ее очарованию.
