Анри де Ренье - Страх любви
Перед ней стоял г-н д'Аржимель.
Не протягивая ей руки, насмешливо и высокомерно смотрел он на нее. О, этот взгляд. То был взгляд любовника жестокого, любовника-тирана, возложившего на нее иго, под которым она малодушно склонилась; взгляд человека, превратившего ее в послушную и покорную вещь, заставившего ее добиться от мужа разрешения на это путешествие; взгляд ревнивца, державшего ее взаперти в Венеции, пока он разъезжал по своим делам в Тироле; взгляд человека, не питавшего к ней ни нежности, ни жалости, ничего, кроме эгоистичной, деспотической и грубой любви… Она встала с кресла в то самое мгновение, как г-н д'Аржимель сел на один из стульев, так что она оказалась стоящей перед ним. Он заговорил первый:
— Итак, дорогая Жюльетта, вы, по-видимому, недовольны, что видите меня? А между тем я для вас ускорил свой приезд. У меня были еще дела в Инсбруке, но я опасался, как бы слишком продолжительное пребывание в Венеции не оказалось неудобным для вас и не принесло вреда как вам, так и мне.
Он говорил спокойно. Она слушала, опустив глаза. Он продолжал, играя шляпой:
— Но вы даже не спрашиваете меня, хорошо ли я доехал?..
Она пробормотала:
— Ах да, в самом деле… Когда вы прибыли?
Он улыбнулся:
— Я приехал вчера поездом, в полночь. В гостинице мне сообщили, что вы еще не возвращались. Тогда я прождал вас до двух часов утра. О, мне совсем не хотелось спать, я выспался в вагоне!.. Потом я отправился гулять: погода была не очень хорошая. Я курил сигары под арками Прокураций. А когда на рассвете я вернулся в гостиницу, то швейцар сказал мне, что вы только что прошли в вашу комнату. Вот и все!
По мере того, как он говорил, она бледнела. Все с тем же бесстрастным видом он добавил:
— Вы неблагоразумны, моя бедная Жюльетта.
Он пожал плечами. Взгляд его был недобрым.
— Не говоря уже о том, что ночи в Венеции холодные и что вид у вас ужасный!..
Он схватил ее за руку и продолжал:
— Я увезу вас в Париж. Знайте, я обо всем осведомлен… Но раньше я должен покончить с одним небольшим делом. О, оно уже налажено и нас не задержит! Сегодня вечером мой друг господин Гогенгейм и комендант Альдуранди должны встретиться в палаццо Альдрамин, и я надеюсь, что завтра к вечеру мы можем сесть в поезд… Да, моя дорогая, у вас будет восхитительное воспоминание о Венеции!..
Он поднялся.
— Вам не совсем хорошо; знаете ли, вам следовало бы лечь. Мягкая постель лучше всего… Прощайте.
Он надел шляпу и повернулся на каблуках. Она следовала за ним, шаг за шагом, задыхаясь. Они молча прошли таким образом по всей комнате. Он отворил дверь и грубо захлопнул ее. По этому звуку она узнала, что он ушел, так как за минуту перед этим она уже его не видела. Красноватый туман колыхался у нее перед глазами, а в ушах стоял шум, к которому присоединился внезапный выстрел захлопнутой двери…
Когда она очнулась, горничная мочила ей уксусом виски; предлагала послать за доктором… Она зашла в обеденное время, полагая, что госпожи нет дома, так как никто не отвечал, и нашла ее лежащею без чувств на ковре. Тогда она перенесла ее на кровать. Быть может, следует позвать доктора?.. Г-жа де Валантон отказалась. Ей теперь лучше. Она нуждается только в отдыхе и просит оставить ее.
Когда она осталась одна, она закрыла глаза. Из-за под опущенных век по щекам ее текли слезы. Она была крайне слаба. Она попыталась повернуть кнопку, чтобы погасить электрическую лампочку, свет которой причинял ей страдание. Ее рука бессильно упала. Она почувствовала тяжесть в ногах и разбитость во всем теле. Цепь, более тяжелая, чем чугунная, сковывала ее члены. Все было кончено, кончено. У нее не хватило сил. Ах, Марсель, Марсель. Как малодушно она его ослушалась! Отчего, по крайней мере, не встала она прямо перед лицом этого человека и не крикнула ему о своей любви к другому? Но нет, она была нема и труслива. И ее молчание, ее жалкое молчание не отвратило даже от Марселя грозившей ему опасности!.. Но кто же предал их? Бернар упомянул о палаццо Альдрамин. Он, значит, знал все…
Она задрожала. Ах! Вдруг она поняла. Их предал ее отец! И она вспомнила свое посещение яхты, имя Марселя, произнесенное ею перед г-ном Руасси. Это он, г-н Руасси, предупредил Бернара, ускорил его приезд… О, эгоист, эгоист! Теперь он мог быть покоен. Что для него стыд, страдания и отчаяние его дочери? О, эгоист, эгоист!..
А она, разве она не такая же эгоистка? Зачем уступила она жажде счастья и любви? Зачем отдалась она Марселю? Зачем, зачем?.. В ней медленно поднялись угрызения совести. Дуэль! Если Марселя убьют, она будет причиной его смерти!
Она приподнялась на подушке. Выражение надежды блеснуло на ее лице. Ей показалось, что тиски, сдавившие ей горло, ослабли. Она оживала. Ей почудилось, что она видит Бернара, стоящего в комнате, высокомерного и насмешливого, каким он был только что; вдруг он зашатался, приложил руку к груди и упал на ковер, и розы ковра превратились в лужу крови, которая все росла, росла… Ах, быть свободной, Марсель, Марсель!.. Она откинулась назад и снова закрыла глаза. Слезы, которые текли из-под опущенных век, обессиливали ее, словно то сочилась ее кровь и словно она сама растворялась в ней.
XXI
Моторная лодка быстро рассекала воду. Двойная борозда за кормой расширялась веером на зеркале лагуны. В тишине слышался торопливый и сухой звук мотора. Небо тихо светилось. Солнце не сияло, но освещало воздух. Несколько парусов цвета охры скитались на горизонте.
Сидя рядом с Марселем Ренодье, Антуан Фремо постукивал концом трости по длинному ящику, стоявшему между его ног. Сириль Бютелэ поправлял монокль, плохо державшийся под его нахмуренной бровью. Доктор Гейнеке, в очках, поднятых на лоб, перелистывал брошюру. Лодка готовилась выйти из канала Джудекки и миновала Сан-Бьяджо. Лагуна расстилалась, ровная и тусклая. Постепенно Венеция отдалялась…
Марсель, на минуту обернувшийся назад, смотрел теперь прямо перед собою. Он думал о Жюльетте. Он не видел ее со вчерашнего утра, когда они расстались у Трагетто Сан-Грегорио. За эти двадцать четыре часа от нее не было даже записки… Только барон Гогенгейм и командир Альдуранди явились в паллацо Альдрамин и попросили, чтобы им дали возможность войти в сношения с двумя друзьями г-на Ренодье. Во время этого разговора он почувствовал, как забилось его сердце, но не от страха перед дуэлью, а от волнения более острого: Жюльетта сказала… В таком случае почему она не пришла к нему? Почему не написала? Если она призналась д'Аржимелю, то что же удерживало ее возле него? Он ждал.
Он ждал до вечера, шагая взад и вперед по длинной галерее палаццо. Каждая минута приносила ему новую надежду. Удар весел на канале, звук шагов на лестнице заставляли его вздрагивать. Не она ли? Часы бежали. После обеда, во время которого он едва прикоснулся к блюдам, которые подавал ему Карло, он снова поднялся на галерею, где Антуан Фремо и Сириль Бютелэ оставались с ним до прибытии секундантов г-на д'Аржимеля. Окончив переговоры, друзья его отдали ему отчет в своих действиях. Удалившись в свою комнату, он не ложился. Занялась заря. Он испытывал страшную печаль. Потом он потушил лампу. У него осталось время только на то, чтобы приготовиться: в половине девятого моторная лодка с Антуаном Фремо и доктором Гейнеке должна была быть в палаццо Альдрамин, чтобы отвезти их в Фузину.
