Анастасия Туманова - Огонь любви, огонь разлуки
– Северьян! – вполголоса позвал Черменский. – Это ты разоряешься? Мне Солодовников жалуется… Да оставь каурого, дыру сделаешь! Поди сюда!
Тишина. Короткий стук брошенной на пол скребницы, недоумевающий всхрап каурки. Шуршание соломы: Северьян сел на пол у стены. Помедлив, Владимир подошел сам, опустился рядом. Некоторое время оба молчали. Северьян, опустив голову, вертел в губах сухой стебелек.
– Схоронили? – наконец глухо спросил он.
– Утром.
– Мне… уходить от вас, Владимир Дмитрич?
– Рехнулся? – опешил Черменский. – Куда ты пойдешь?
– Расея большая…
– Не выдумывай. Я уезжаю в Раздольное, ты со мной? Или Солодовникову тебя оставить?
– Нужон я ему… – Северьян еще ниже опустил голову. – Владимир Дмитрич… пошто она так сделала-то? Из-за… меня? Али из-за вас?
– Боюсь, что я более твоего виноват, – помедлив, ответил Черменский. Это было сказано искренне, но Северьян, блеснув из полутьмы белками диких глаз, вызверился:
– Врете, ваша милость! Кабы вы с ней не свиделись там… Кабы я вас в этот блядушник не затащил… Ну что, скажете, нет?! Без этого она еще, глядишь, до зимы бы дотянула… А может, и боле… А тут совсем, видать, тоска нашла, она и… вот…
Отчетливо понимая, что Северьян прав, Владимир тем не менее не мог это подтвердить. Минуту спустя он медленно выговорил:
– Оставь… Маша была на краю. Любого пустяка хватило бы. Не ты, так…
Договорить он не успел: Северьян хрипло взвыл сквозь стиснутые зубы и повалился навзничь на истоптанную лошадьми солому, ударив по ней кулаком. Сенная труха взметнулась столбом, испуганно шарахнулся каурый. В дверь заглянула удивленная рожа работника, но Владимир показал кулак, и рожа исчезла.
– Владимир Дмитрич! Вот ей-богу!.. Кабы я знал!.. Я, видит бог, даже издаля взглянуть не зашел бы! Кто ж знать мог, что Марья такое учудит! Я когда ей сказал, что вас приведу, она не испугалась даже! Улыбалась только, я думал – пустяк ей, потому и обозлился, чуть на стену с этой злости не влез… Я же… У меня ведь такого сроду не было… Я же и в мыслях не держал… И не хотел вовсе… И вот как мне теперь-то?!. Владимир Дмитри-и-ич… Вон, на стене, вожжи висят, сымите да отдерите меня как сидорову козу… ей-богу, слова не скажу, чтоб мне воли не увидеть…
Владимир молчал. В горле стоял крепкий ком, не дающий говорить, и он сожалел только об одном: что не может сейчас, как Северьян, выть в голос, колотя кулаками по соломе. Слез не было, лишь скулы сводило от отчаяния. Так ничего и не сказав, он похлопал Северьяна по спине, и тот, судорожно вздрогнув всем телом, как животное, затих.
Только через полчаса, когда солнце давно село и в конюшне уже было темным-темно, Владимир снова услышал сиплый, еще неровный голос:
– Письмо-то ее читали вы? Что там?
Владимир медлил с ответом, и Северьян угрюмо предупредил:
– Вы уж скажите, не то еще грех на душу возьму, попру его у вас. Писарь в слободе за пятак прочитает…
При мысли о том, что Машино письмо будет читать какой-то слободской пьянчужка, Владимира передернуло.
– Изволь, я прочту. Но ведь темно.
– У меня спички есть.
– Здесь же сено…
– Ну и спалю Солодовникову его халупу! – огрызнулся Северьян, пружинисто вскакивая и доставая спички. – Все равно не годится никуда, в щели вон дивизия с пушками пройдет! Как он тут скотину зимой держать собирается – в толк не возьму… Читайте, ваша милость!
И Владимир прочел вслух письмо Марии при прыгающем, то и дело гаснущем свете спичек, которые Северьян зажигал одну за другой. Он прочел все от начала до конца, не сумев даже пропустить Машины строчки, касающиеся Северьяна: тот в упор смотрел на Владимира сумрачно блестящими из потемок глазами и, несомненно, заметил бы любую запинку. Закончив, Черменский обернулся к Северьяну, но последняя спичка погасла, и лица друга он не разглядел.
– Стало быть, и хлеще меня подлецов видала… – мрачно послышалось из темноты. – А кто этот князь Вальцев, ваша милость?
Владимир в двух словах рассказал ему о калужском предводителе дворянства, который, влюбившись в актрису Мерцалову, заплатил газетам за отвратительные рецензии и антрепренеру – за то, чтобы с Марьей разорвали контракт. После этого актриса была вынуждена согласиться на ухаживания князя, а через два месяца уже надоела ему и уехала – без денег и ангажемента.
– Может, я в Калугу съезжу, зарежу его? – без особой надежды спросил Северьян.
– Поздно, брат, – невесело усмехнулся Владимир. – Да и не поможет.
– Ваша правда… – Северьян лег на спину, оттолкнул морду потянувшегося к нему жеребенка, поскреб взлохмаченную голову. – Как же мы с вами теперь-то? И что это она про Софью Николавну писала? Знала, что ль, чего про нее? Иль про Мартемьянова? А коли знала, отчего не говорила?
Владимир ничего не сказал. Вздохнув, Северьян замолчал тоже. Через несколько минут Черменский вполголоса спросил:
– Спишь?
Ответа не было. Владимир осторожно поднялся и, стараясь не споткнуться обо что-нибудь в темноте, пошел к выходу из конюшни.
Капли дождя монотонно барабанили по стеклам. В маленькой гостиной с диванами и креслами, обитыми зеленым штофом, горела лампа, и ее желтый свет весело дробился в бегущих по окнам извилистых лентах воды. За овальным столом находились четыре девушки в простых домашних платьях и с аккуратными прическами. Они сидели скромно, как пансионерки, и не сводили глаз с Анны, которая, стоя перед ними, негромко говорила:
– Итак, mesdames, выбор вина всегда остается за кавалером. Но, если предложат выбрать вам, выбирайте сухое красное вино к мясу и белое – к рыбе. Еще лучше будет выбрать крюшон или фруктовую воду: вы должны сохранять ясную голову при любых обстоятельствах. Можно спросить кагор, но в дорогих местах его вряд ли подадут. Если же кавалер будет настаивать на вине – один бокал на весь вечер. Запомните, mesdames, это крайне важно.
– Мадам, – робко спросила одна из девушек. – А это чего – «сухое вино»?
– Во-первых, Манон, не «это чего», а «что такое» или «что означает», сколько можно повторять?.. Вы обязаны говорить, как воспитанная барышня, иначе наши уроки не имеют никакого смысла. Если не знаете, как сказать, просто молчите. Во-вторых, сухое вино обычно кисло на вкус и дамам не нравится. Поэтому очень легко просидеть с одним бокалом целый вечер. А сладкое вино заказывать вульгарно, поскольку…
В этот момент из сеней донесся слабый звон. Почти сразу же быстрым шагом вошла горничная и доложила:
– Действительный статский советник Анциферов.
– Проси в диванную, – с небольшой запинкой приказала Анна. В лице она не изменилась, но немного побледнела, и сидящая ближе всех к ней Манон осторожно спросила:
