Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега
Но, скорее всего, Филистина тогда просто все еще находилась под впечатлением от недавнего разговора с Сапфо, и потому весь мир ей казался враждебным и ощетинившимся.
— Спасибо. Но — что ты можешь сделать? Чем ты поможешь? — тихо спросила Филистина.
— Пока не знаю. Но если мы будем вместе думать…
Продолжить Леониду не пришлось, потому что в этот момент в комнату вошла Сапфо, возвратившаяся с прогулки.
— Т-ш-ш, — по-заговорщицки приложила Филистина палец к губам. — Не сейчас, потом. Это Сапфо.
Леонид, который мечтал увидеть Сапфо, поневоле пришел в замешательство — почему-то у него никак не хотело укладываться в голове, что эта промокшая насквозь, бледная, совершенно несчастного вида женщина и есть та самая известная поэтесса, о которой по всему миру ходят легенды.
— Ну как? Ты споешь нам сейчас песню, которую только-только услышала у дождя? — спросила Филистина у Сапфо, стараясь выглядеть веселой и беззаботной.
— Нет, я ничего не услышала, — сказала Сапфо, посмотрев на Филистину и Леонида странным, застывшим взглядом.
Она даже не поинтересовалась, что это за незнакомец и почему он сейчас находится в ее доме.
Не исключено, что Сапфо вообще ничего не видела вокруг.
— Я совсем перестала слышать песни, — вдруг тихо проговорила Сапфо. — Наверное, боги решили меня за что-то наказать. За три дня я еще не сочинила ни слова.
— Ни слова? — удивилась Филистина, зная, что до этого времени ни один день Сапфо не проходил без новой песни, или хотя бы нескольких строк, из которых все равно потом вырастало целое стихотворение. — Неужели это правда?
— Да, ни слова, — каменным голосом проговорила Сапфо. — И сегодня — тоже.
— Ничего, я за целую жизнь не написал ни слова, и то об этом вовсе не горюю, — постарался несколько грубовато утешить Леонид донельзя расстроенную женщину. — Подумаешь, что с того?
И только теперь Сапфо обратила внимание на незнакомого мужчину, который сидел в комнате наедине с Филистиной и болтал какие-то откровенные глупости.
— Кто это, Филистина? — сказала Сапфо, посмотрев на Леонида, но по-прежнему каким-то странным, невидящим взглядом. — Я никогда прежде не видела этого человека.
— О, Сапфо, его зовут Леонид, — с готовностью пояснила Филистина. — Он известный мореплаватель, который рассказал нам сегодня много невероятного, хотя и правдивого тоже. И сделал всем прекрасные подарки. Посмотри, какая красота!
И Филистина протянула Сапфо свой необыкновенный янтарь.
Признаться, она взяла его у Леонида, чтобы при случае подарить Сапфо и потом снова завести разговор о Фаоне, но подруга рассматривала камень с заточенным внутри него четверокрылым существом чуть ли не с мистическим ужасом.
— Боги, как страшно, — проговорила Сапфо. — Никогда в своей жизни не видела ничего печальнее. Словно стихотворение… про меня.
— Ах, что ты такое говоришь, Сапфо? — улыбнулась Филистина. — Тебе же всегда нравились такие диковинки?
Но Сапфо молча отдала янтарь назад Филистине.
У нее возникло тягостное ощущение, что этот камень и впрямь имеет какое-то отношение к ее собственной судьбе.
Бедная крылатая козявочка, которая больше не может летать, но зато на веки вечные выставлена на всеобщее обозрение!
Бедная Сапфо, которая разучилась петь, но все вокруг по-прежнему глядят на нее во все глаза, как на диковину.
Вот и этот рыжий мореплаватель тоже…
— Скажи, Леонид, а ты действительно объехал весь свет? — тихо спросила у гостя Сапфо.
— О, Сапфо, я убедился, что весь свет объехать ни одному из смертных невозможно, — ответил Леонид. — Оказывается, мир так велик, что мы даже не можем вообразить, насколько он велик. Но я слышал о тебе, Сапфо, и в краях совсем далеких от Лесбоса.
Леонид подумал, что сейчас Сапфо сразу же начнет его расспрашивать, в каких местах особенно любят ее песни и какие именно, и вообще интересоваться, что говорят о ней люди.
Но Сапфо по-прежнему молчала и словно не услышала слов Леонида.
— А мы, морские люди, особенно любим вот эту твою песню, Сапфо:
Ты, Киприда! Вы, нереиды-девы!
Братний парус правьте к отчизне милой!
И путям пловца, и желаньям тайным
Дайте свершенье![24] —
начал было Леонид, но Сапфо вдруг нетерпеливо махнула рукой и задала всего один неожиданный вопрос:
— А ты, Леонид, случайно, или кто-нибудь из твоих морских людей, не слышал о женщине по имени Анактория, дочери Диоклида? Я больше всего в жизни желала бы ее где-нибудь отыскать.
— Анактория? — переспросил Леонид и задумчиво сдвинул брови. — А какого она возраста? Какая из себя? Где живет?
— Я не знаю точно, сколько ей лет, — вздохнула Сапфо. — Кажется, Анактория совсем молода, но у нее седые волосы. Вообще-то она тоже родом с Лесбоса, но может жить в любом городе мира. Я не могу сказать даже, красива ли она, но думаю, что если бы ты ее увидел, то уже никогда бы не смог забыть.
— Нет, я нигде не встречал женщины, о которой ты говоришь, Сапфо, — с сожалением ответил Леонид.
— Как жалко! — вздохнула Сапфо. — Впрочем, я так и знала.
И Сапфо больше ничего не добавила, а только вздохнула и прошла в свои покои.
Глава шестая
ВАЗЫ ПО ИМЕНИ «ГЛОТИС»
Из комнаты Глотис, где Сапфо дожидалась девушку, отлучившуюся за водой к ручью, сейчас было хорошо слышно, как за стеной вовсю болтали и смеялись служанки.
Некоторые женщины немало удивлялись тому, насколько снисходительно Сапфо переносила речи своей острой на язык служанки Диодоры, уверяя, что подобного спокойствия способен достичь лишь особый человек, обладающий каменным или железным терпением, и еще делая некоторое снисхождение на возраст Диодоры.
И действительно, вспоминая, как Диодора держала на Сицилии на руках маленькую Клеиду, Сапфо почему-то казалось, что служанка и тогда была уже очень старой.
Интересно, сколько же теперь Диодоре лет? Восемьдесят? Девяносто? Тысяча?
Пожалуй, Сапфо с Диодорой связывало что-то большее, чем просто привычка. Может быть, прожитые вместе — и трудные, и счастливые — годы жизни?
Вот и сейчас Сапфо лишь улыбнулась, услышав за стеной знакомый, сварливый голос своей Диодоры, который со временем сделался немного глуше, но вовсе не потерял характерных интонаций, подруги Сапфо находили их «совершенно несносными», похуже скрипучей телеги.
— Нет, я чую, что с тех самых пор, как в нашем доме появился этот пустой хлебоед, Эпифокл, наша госпожа словно сделалась сама не своя, — озабоченно проговорила Диодора. — Этот толстобрюх сильно попортил в доме воздух, я и сама порой захожу в его комнату, на всякий случай зажав двумя пальцами нос…
