Эльза Вернер - Архистратиг Михаил
— Самый разумный шаг, какой только можно было предпринять в данном случае! — договорил за него Штейнрюк. — Другая накинулась бы на тебя со слезами и мольбами и ничего не добилась бы, ибо раз дело зашло так далеко, то ты один не можешь пойти назад. Твоя невеста обратилась ко мне в совершенно правильном предположении, что только я один смогу предотвратить дуэль. В этом: она не ошиблась — дуэль никоим образом состояться не может!
— Это — вопрос чести, где я не признаю над собой чужой воли! — пылко возразил Рауль. — Кроме того, это мое частное дело.
— К сожалению, нет, иначе я сам предоставил бы делу идти своим путем, потому что ты — не мальчик и должен уметь сам отвечать за свои поступки. Но эта ссора самым неприятным образом затрагивает наши семейные интересы. Неужели тебе не пришло в голову, что благодаря этой дуэли на свет выплывут такие отношения, которые мы во что бы то ни стало хотели держать в тайне?
— Не думаю, чтобы это было неизбежным следствием! — неуверенно ответил Рауль, видимо, пораженный доводом дела.
— А между тем это должно быть самым вероятным следствием! Дуэль, чем бы она ни кончилась, обратит на вас обоих внимание всего общества. Станут расспрашивать и допытываться, какой повод мог оказаться, у вас для ссоры, и фамилия «Роденберг» станет ответом на все недоумения. До сих пор она не обращала на себя внимания общества, потому что встречается в армии, а сам капитан держится по отношению к нам, как совершенно посторонний человек. Теперь все догадаются, что он — далеко не посторонний нам, и если начальство Михаила обратится к нему с официальным вопросом по этому поводу, ему придется открыть правду. Еще недавно ты был вне себя при одной мысли о возможности подобного разоблачения, а теперь сам безрассудно вызываешь Михаила на это разоблачение!
— Быть может, я и в самом деле не подумал обо всем этом, — смущенно и недовольно сказал Рауль. — Но нельзя же постоянно быть господином своего настроения! И меня уж очень раздражает высокомерие этого Роденберга. Он держит себя так, словно совершенно равен мне!
— Боюсь, что высокомерие было проявлено тобой, — строго возразил Штейнрюк. — Я уже имел тому доказательства в тот день, когда ты столкнулся у меня с Михаилом. Ведь ему пришлось тогда просто заставить тебя оказать ему знак простейшей вежливости, и, наверное, то же самое повторилось и при дальнейших встречах. Вызвал ли ты сам его на эту ссору или нет? Ответь!
— Да разве я мог думать, что сын авантюриста так щепетилен в вопросах чести? Впрочем, он имеет для этого достаточно оснований!
— Капитан Роденберг — один из моих офицеров, и на его личной чести не тяготеет ни малейшего пятна, прошу не забывать! — резко заметил Штейнрюк. — Запрещаю тебе подыскивать новые оскорбления, которые могут сделать совершенно невозможным примирение. Уже девять часов, сейчас твой противник будет здесь.
— Здесь? Ты ждешь его?
— Конечно! Ведь это дело может быть улажено лишь лично между вами. Он с большим неудовольствием выслушал мое приказание явиться, но прийти все-таки придет; тебе же теперь стало совершенно ясно, что дуэли надо избежать во что бы то ни стало. Оскорбителем был ты, ты и должен первый пойти на уступки!
— Этого не будет! — крикнул Рауль. — Я готов довести дело до крайности, но...
— А я не допущу этой крайности! — холодно возразил Штейнрюк и, обращаясь к только что вошедшему лакею, спросил: — Что нужно? Капитан Роденберг? Пусть войдет!
Лакей скрылся, и сейчас же в кабинет генерала вошел Михаил. Он поклонился генералу, не обращая внимания на Рауля, который отошел в сторону, кинув на капитана враждебный взгляд.
— Я вызвал вас сюда, чтобы уладить ваше дело с моим внуком, — начал генерал. — Но для этого необходимо, чтобы вы по, крайней мере, хоть замечали друг друга! Прошу вас!
Просьба звучала приказанием, и молодые люди обменялись сдержанными поклонами. После этого генерал продолжал:
— Капитан Роденберг, я узнал, что вы считаете себя обиженным графом Штейнрюком и собираетесь требовать удовлетворения. Это так?
— Да, ваше высокопревосходительство, — последовал спокойный ответ.
— Разумеется, граф готов каждую минуту дать вам это удовлетворение, но я не могу допустить и не допущу этого. Во всяком другом вопросе чести я предоставил бы самим заинтересованным сторонам решать, как им быть, но при тех отношениях, в которых вы по существу состоите к нашей семье, это невозможно, с чем вы должны согласиться.
— Отнюдь не могу согласиться. До сих пор мы настолько пренебрегали этими отношениями, что нам совершенно не к чему считаться с ними именно теперь, а посторонние вообще не посвящены в эту семейную тайну!
— Но она не останется тайной, если дуэль состоится! Публика и пресса начнут докапываться до истины, и она не замедлит выплыть на свет!
— Графу Штейнрюку следовало подумать об этом раньше, чем вызвать меня на подобное решение. Теперь слишком поздно для подобной оглядки.
— Нет! Примирительная формула должна быть выработана во что бы то ни стало! Повторяю вам то, что я уже объявил своему внуку: дуэль не может состояться ни под каким видом!
— В вопросах чести я не позволю отдавать мне какие бы то ни было приказания, ваше высокопревосходительство. Пусть граф повинуется вам в этом отношении, я же категорически отказываюсь!
Рауль не то с возмущением, не то с удивлением поглядел на Михаила. Он, член семьи и наследник генерала, никогда не решался говорить с ним в таком тоне, да и генерал сам никогда не позволил бы говорить так с собой, а от Роденберга он выслушал подобный отказ в повиновении совершенно спокойно! Правда, на его лбу уже появились грозные складки, но все же он снизошел до своего рода объяснений:
— Я — сам солдат и не стал бы требовать от вас того, что противно вашей чести. Вы считаете, что со своей стороны не дали повода к ссоре?
— Нет.
— Ну, а ты, Рауль? Я хочу знать, случайно или умышленно произошло то, что капитан Роденберг считает оскорблением? В первом случае само понятие об оскорблении, разумеется, отпадает! — Он остановился, выжидая ответа, но Рауль упрямо молчал. — А! — продолжал генерал, — значит, это было умышленно? Ну, так ты сейчас же возьмешь в моем присутствии назад свои слова!
— Никогда! — крикнул Рауль. — Дедушка, не заставляй меня идти на крайности! Ты и так перетягиваешь все, струны, и так испытываешь мое послушание, заставляя меня выслушивать в присутствии противника подобное приказание! Капитан Роденберг, я к вашим услугам, благоволите назначить час и место!
— Хорошо! — ответил Михаил. — Сегодня же все будет решено. Теперь я могу удалиться, ваше высокопревосходительство?
