Лариса Шкатула - Жена русского пирата
— Вот возьми, это Олесина. Она очень верила в её чудотворную силу, а в лес пошла и надеть забыла… Бери, — потребовал он, видя нерешительность Яна, — у меня ещё медальон с её локоном остался… Прощайте все, не поминайте лихом!
Он повернулся и, не оглядываясь, зашагал по дороге.
В станице уже все знали. Отец Светланы — Павел Семенчук — кинулся к Григорию с соболезнованиями. Бричка, на которой приехал священник, стояла в его дворе. Мужчины смахнули слезы и сразу приступили к деловому разговору.
Григорий ещё делал распоряжения по хозяйству, а маленькая хатенка Семенчуков уже наполнилась радостными детскими криками. Целая ватага ребятишек высыпала во двор и стала укладывать вещи на телегу. Отец слушал хозяина.
— …Гнедка из Новороссийска Алексей пригонит — он сейчас в порту амбалит. Не забудь забрать!
— Хлопчик едет с тобой?
— Только до большака, дальше ему в другую сторону…
У большака Ян спрыгнул с брички, Григорий стегнул Гнедка, и некоторое время спустя только взметнувшаяся дорожная пыль ещё напоминала о нем… Янек привычно забросил на плечи нехитрые пожитки и ступил на путь к своей заветной мечте.
— Янек! Янек! — вдруг услышал он позади далекий девичий голос.
Он недоуменно оглянулся — его догоняла… Светлана!
— Янек, — она запыхалась от бега и тяжело дышала. — Хоть и коротким путем бегла, а уж думала, не догоню… Визьми меня из собою у Москву!
— Зачем тебе Москва?
— Учителкой хочу буты.
— А папка-мамка тебя отпустили?
— Не-а… Я Ваньку просыла — ему щисть рокив — шоб батькам усе переказав.
— Глупая ты девчонка! У меня ж там ни друзей, ни родных — голову преклонить негде!.. А до Москвы, может, сто дней придется добираться!
— Так гуртом и веселей! Ага? А шо хутор? Из тоски задушитыся! Диты выросли! Я у их лета вже колыски качала, пускай и воны пороблють! Визьмешь, а?
— Что мне с тобой делать? — вздохнул Ян, хотя в глубине души был рад и правда, вдвоем веселее!
— Хорошо, только чтоб никаких слез и жалоб! Будешь хныкать, обратно отправлю! Поняла?
— Ага!
ГЛАВА 15
Наташа Романова держала в руках фотографию девушки, едва достигшей возраста, позволявшего её так называть. В манере, с которой она облокотилась на тумбу в форме греческой колонны, ещё сквозило явное подражание взрослым женщинам, а губы едва сдерживали рвущийся наружу смех. На холсте позади неё виднелось море, сбоку — развалины Колизея, что, видимо, по задумке фотографа должно было напоминать отдых в Греции.
Фотопортрет, вне сомнения, удался. Девушка не успела — или не захотела? — выпрямиться и застыть, изобразив заученную улыбку; она — вся движение, вся — свежая, чистая юность. На обратной стороне снимка пометка фотографа: "Кн. Лиговская, 1915 год". "Кн." — значит княжна.
Три года назад, прогуливаясь по Петрограду — тогда Наташа ждала ребенка и врач посоветовал ей побольше гулять, — она проходила мимо дома, в витрине которого на первом этаже красовалась когда-то эта самая фотография. Теперь здесь не было никакой вывески (что-то вроде "ателье Самойлова"); дверь оказалась наглухо закрытой, и не было ничего, что указывало на присутствие за нею живого существа. Наташа для верности все же толкнула: заперто! Она разочарованно отошла прочь, как вдруг дверь отворилась, и, сверкнув стеклами пенсне, из неё выглянул какой-то старик.
— Барышня, что вы хотели? — сипло спросил он и, увидев живот, поправился: — Пардон, мадам!
— Может, я зря пришла, это было так давно… — замялась Наташа. — Видите ли, раньше здесь было фотоателье, и пять лет назад в витрине висела одна фотография…
Лицо старика осветила радостная улыбка.
— Ax, мадам, как я рад! — он галантно отступил в сторону, широко открывая перед нею дверь. — Сейчас никого не интересуют фотографии. Люди хотят есть, но я надеюсь, вы не пожалеете о своем приходе!.. В витрине висели лучшие мои работы! У меня не поднялась рука их уничтожить…
Старый фотограф — правда, пять лет назад он вовсе не выглядел стариком! — все говорил и говорил, словно вырвавшийся из камеры-одиночки пленник, между тем бросая мимолетные изучающие взгляды на её лицо.
— Мне кажется… Вы у меня не снимались?
— Нет… Я проходила мимо… Запомнила, потому что наш цирк гастролировал тогда в вашем городе. Подруга сказала про тот снимок, что мы похожи…
Наташа лепетала наспех придуманную историю, уже раскаиваясь в своей неосторожности: ведь Саша предупреждал! Он просто запретил ей отыскивать кого бы то ни было из знакомых, а если найдутся сами, уйти от любых попыток сблизиться, как будто они обознались… Фотограф почувствовал её растерянность и смятение и подчеркнуто безразлично отвел глаза.
— Мадам хочет купить фотографию? Сейчас поищем!
Старик прошел за перегородку, и Наташе было слышно, как он передвигает коробки, шуршит какими-то бумагами и повторяет:
— Тысяча девятьсот пятнадцатый… Тысяча девятьсот пятнадцатый… Вот он, голубчик!
Он вынес большую картонную коробку с фотографиями.
— Сами будете искать или помочь?
— Сама!
Наташа действительно нашла её почти сразу. Торопясь уйти, она сунула старому фотографу крупную ассигнацию. Тот нерешительно взял деньги. Чувствовалось: он борется с собой, но голод в его глазах и царящее в мастерской запустение говорили о его крайней нищете. Он проводил посетительницу до двери и сказал в её прямую напряженную спину:
— Не беспокойтесь… княжна, я никому не скажу!
Муж Наташи, однако, этим вовсе не успокоился. За два года их жизни в Петербурге он успел понять, как мало ценит человеческие жизни новая власть. Запущенная ещё в 17-м году огромная жестокая машина без напряжения перемалывала людской поток, захватывая острыми зубьями всякого, кто осмеливался подойти поближе и заглянуть в её зияющее ненасытное нутро. Не было ни правых, ни виноватых: были неосторожные. И Александр не хотел видеть среди них свою жену. Любимую жену!
Училище морских офицеров для нужд республики производило ускоренный выпуск командиров боевых кораблей, так что к этому времени Романов уже служил на судне, получал паек и вполне мог обеспечить беременную супругу. Оставалось только поместить её в безопасное место. По возможности безопасное… Сегодня её узнал фотограф, а завтра — какой-нибудь дворник, благодаря служебному рвению доросший до управдома.
Романовы из Петербурга переехали в Москву. Собственно, переехала одна Наташа. Александр продолжал жить на судне, где он служил капитаном второго ранга — высокая должность для двадцатичетырехлетнего моряка. Большевиков не пугала молодость своих бойцов, заботила чистота рядов; если бы кто-то из них мог только предположить, что жена кавторанга с крейсера "Смелый" Наталья Сергеевна Романова не сирота, выросшая в детском приюте, а княжна Ольга Владимировна Лиговская… Александр боялся об этом даже подумать!
