Элоиза Джеймс - Однажды в замке
Позже, когда она и Гауэйн сидели в отдельной столовой, где их обслуживали Бидл, Риллингз и четыре лакея, Эди вынула письмо.
– Моя мачеха гостит у своих родителей в Бервике-на-Твиде. Поэтому я написала ей с просьбой нанести мне визит в Шотландии.
На лице Гауэйна не промелькнуло ни тени раздражения при известии о том, что мачеха Эди может их навестить. Да и почему? Он весь день проводит с Бардолфом, Дживзом и остальными служащими. Если бы Эди не потребовала уединения в экипаже, все супружеские отношения были бы ограничены встречами за столом и визитами в ее спальню по ночам.
– Мы пошлем грума в Бервик-на-Твиде, – объявил он. – Если он уедет немедленно, возможно, твоя мачеха решит присоединиться к нам.
– Мы не можем никого послать сейчас. На дворе ночь!
– Но мы должны дать твоей мачехе достаточно времени обдумать твое приглашение, – пояснил Гауэйн и поднял палец.
Лакей выбежал из комнаты и вернулся с Бардолфом, который умудрился без слов дать понять, что со стороны Эди было чрезвычайно легкомысленно посылать письма в такой час.
Эди уставилась на его усики и подавила желание отговорить Гауэйна посылать грума сейчас. Герцогу никогда никто не противоречил, это совершено ясно. Но она могла бы сказать то же самое о Бардолфе и отказывалась дать агенту хоть малейшее удовлетворение.
Она с возродившейся надеждой наблюдала, как он оставил комнату с письмом в руках. Если сама она не может разгадать тайну le petit mort, Лила поможет.
Гауэйн отослал камердинера спать и, надев халат, направился по коридору в комнату Эди. Взялся за ручку и помедлил. Он уже был так возбужден, что от кожи исходили волны жара.
Он не мог идти к ней в таком состоянии. Как животное! Обезумевшее от похоти. Опьяневшее при одной мысли о ней.
Он ретировался в ванную и обхватил ладонью свою плоть. Через несколько минут снова натянул халат. И хотя все еще не отдышался, все еще был голоден, но владел собой лучше.
Закрыв за собой дверь, Гауэйн увидел, что Эди спит. Лицо закрыто руками. Волнистые волосы разметались по подушке. В комнате было темно, если не считать тонкого лунного луча, пробравшегося сквозь тяжелые шторы и игравшего на золотистых прядях жены, превращая их в бледное золото, словно весь их блеск и энергия разом оказались смыты.
Стантон сбросил халат, скользнул под одеяло и обнял ее.
– Гауэйн? – сонно спросила Эдит.
– Ты проспала весь день, – прошептал он, целуя ее в щеку. – Проснись! Пора поиграть!
Она зевнула и легла на спину, туго натянув сорочку на роскошных грудях. С его губ сорвался невольный стон.
– Ты так прекрасна, Эди!
Гауэйн нагнул голову, чтобы поцеловать жену, но она увернулась.
– Только не через сорочку, – запротестовала она уже бодрее. – Прошлой ночью было крайне неприятно спать с влажными пятнами на груди.
Справедливо, хотя несколько холодно.
Эди стянула рубашку через голову. На грудь упал лунный луч.
Желание вцепилось в Гауэйна острыми когтями, он тяжело задышал. И только усилием воли не дал голосу сорваться.
– Можно мне поцеловать тебя сейчас? – прошептал он, осторожно укладывая ее на спину.
– В грудь?
Она казалась чересчур рациональной. И это несколько обескураживало.
– Да, – кивнул он, сжимая соблазнительную округлость.
– Можно.
Стантон чувствовал себя так, словно потерял всякое соображение, и мир съежился до одной сливочно-белой груди, огня в его чреслах и прерывистого дыхания Эди.
– Тебе это нравится, – пробормотал он, переходя к другой груди. Он видел это. И изучал ее тело – оно смягчалось под его ласками. Он не мог перестать целовать ее. Его руки шарили по ее телу. Каждое касание опьяняло.
Единственное, что он хотел…
– Эди, – прошептал Гауэйн и откашлялся. Его голос звучал постыдно хрипло.
– Да?
Он бы предпочел, чтобы его голос звучал, как у нее, что было глупо.
– Ты…
Герцог остановился. Он не мог требовать, чтобы утонченная леди коснулась его. Возможно, когда они лучше узнают друг друга… Прошлой ночью она ласкала его грудь и спину, и он жаждал, чтобы ее руки касались всех частей его тела. Но он колебался попросить. Что, если она найдет его чересчур мускулистым, чересчур мощным? Похожим на рабочего?
Пот выступил у него на лбу, но он продолжал целовать груди жены, полный решимости не торопить ее.
– Тебе хорошо? – прошептал Гауэйн, сомкнув зубы на соске.
Эди вздрогнула, и легкий стон сорвался с губ. Он почти не слышал ее ответа.
«Да», – казалось тонкой нитью звука.
Его желание горело так жарко, что он чувствовал себя как сорвавшееся с якоря судно. И неважно, что он только что ублажил себя. Он хотел раздвинуть ее ноги и лизать ее там, пока она не станет извиваться, тяжело дышать, и тогда он войдет в нее так жестко и быстро, что мошонка ударится о вход в ее лоно.
Нужно передохнуть. Собраться. Напомнить себе, что он – мыслящий рациональный человек, чья молодая жена все еще неискушенная…
Черт, да он и сам неискушенный!
Медленно-медленно герцог целовал Эди, спускаясь все ниже, и наконец развел ее ноги. Пусть он утонет в похоти… все равно логическая часть его мозга еще действует. И предлагает наблюдения, вовсе не ободряющие.
Когда они впервые поцеловались в экипаже у дома ее родителей после бала у Шаттлов, Эди была в такой же лихорадке, как он сам. Ее руки жадно ласкали его тело. Теперь же все иначе. Она время от времени ахает, вздрагивает, но потом внезапно застывает. И не касается его. Не касается по-настоящему. Лишь сухо поглаживает его руки, грудь или лениво запускает пальцы в волосы.
На секунду Гауэйн забылся, целуя Эди, но знал, что она готова. Набухла. Стала мягкой. И каждый раз, когда он лизал ее, Эдит издавала тихий стон, и руки вцеплялись в его волосы.
Ее прекрасные глаза были зажмурены, но когда он навис над ней, она подняла веки. На секунду ее глаза заволокло наслаждением, но потом в них промелькнуло что-то еще.
– Эди? – растерялся он. – Что случилось?
– Ничего, – охнула она.
Гауэйн смотрел на жену еще секунду, но она выгнула спину и потерлась об него.
– Нам… следовало бы заняться любовью прямо сейчас. Завтра очень рано вставать.
Ее прикосновение послало его разум в то охваченное огнем место, где рациональные мысли были невозможны.
– Скажешь, если будет очень больно, – пробормотал он. Она кивнула.
Входить в нее, в его Эди, было самым изысканным ощущением, которое только можно представить. Почему люди не делают это день и ночь? Не занимаются любовью?
Он вошел в нее так медленно, как только мог, в надежде, что не причинит ей боли. А когда оказался в ней до конца, она обняла его и спрятала лицо у него на плече.
