Уинстон Грэм - Четыре голубки
— Это был бешеный пес, точно говорю! Пошли за дохтуром!
Джуд напирал, но Пруди раздраженно отвесила ему подзатыльник, заставив снова нагнуться.
— Погоди, я с этим сама разберусь! — сказала она.
Чтобы вскипятить чайник, в очаг подбросили немного хвороста. Чайник вскипел, но хворост всё еще теплился. Пруди наклонилась к очагу и достала палочку с тлеющим концом. Она громко сдула пламя и ткнула угольком в зад Джуда.
IIIНа следующий день Демельза отправилась в церковь Сола. Она пошла туда с Джереми и Гарриком, но Гаррик в последнее время не отваживался удаляться от дома дальше соснового бора у шахты Уил-Мейден и нового молельного дома. Он знал пределы своих сил, и после короткого отдыха на вершине холма, положив голову на лапы, быстро взбодрился и поскакал вниз, к дому. Демельза подозревала, что он устроил это представление специально для них, как престарелый джентльмен, но ему исполнилось тринадцать, так что он имел право на мелкие странности.
Джереми решил вернуться вместе с Гарриком, и дальше Демельза пошла одна. День снова выдался прекрасным, паршивое лето перешло в солнечную осень, и Росс попросил ее узнать, не начал ли Боуз, каменщик из Сент-Агнесс, работать над могильной плитой тетушки Агаты. Демельза собрала небольшой букет, чтобы положить на могилу, и взяла полгинеи для Пруди Пэйнтер.
Добравшись до церкви, она обнаружила, что работа еще не началась, а Джуда нигде не было видно, но Демельза остановилась ненадолго, чтобы рассмотреть надписи на кладбище. Тут покоились отец Росса, его мать и брат.
«Памяти Грей-Мэри, возлюбленной жены Джошуа Полдарка, упокоившейся 9 мая 1770 года в возрасте 30 лет. Quidquid Amor Jussit, Non Est Contemnere Tutum» [11].
А также Джошуа Полдарк из Нампары, графство Корнуолл, эсквайр, умерший 11 марта 1783 года в возрасте 59 лет». А на маленьком камне рядом было написано: «Клод Энтони Полдарк, умер 9 января 1771 года в возрасте шести лет».
Демельза вытащила из кармана юбки листок бумаги и карандаш и записала латинские слова. Она спрашивала Росса, что это значит, но он ответил, что давно позабыл латынь, даже если и знал. Но Демельзе очень хотелось узнать. Родители рассказывали ей о репутации Джошуа в молодости, о его коротком, но счастливом браке и возвращении к прежним привычкам после смерти жены. Она видела лишь испорченный влагой миниатюрный портрет матери Росса, а портретов отца не видела вовсе, даже среди картин Тренвита.
Утром пришло письмо от Хью Армитаджа. К счастью, Росс отправился вместе с Джеком Кобблдиком взглянуть на больного теленка, и Демельза сунула второй листок в карман до его прихода. Именно на обратной стороне этого листка она записала латинское изречение.
Хью отправил письмо с борта фрегата «Аретуза». Хотя адресовалось письмо ей, оно было написано сухим и официальным слогом. «Дорогая миссис Полдарк! Прошу, передайте вашему мужу и моему освободителю теплейшие приветствия и заверения в дружбе», а подписано: «Заверяю вас, миссис Полдарк, что я ваш покорный и смиренный слуга». Демельзе показалось, что между строчками она почуяла нотку меланхолии. Больше печали, чем жизни. Возможно, такова особенность всех поэтов — горевать по бесчисленным трагедиям и вселенской любви. Безответной и отринутой. А даже если и взаимной, то всё равно отринутой, потому что она выдохлась или предмет страсти умер и покоится в сырой земле. Как здесь. Как сейчас. Памяти Грейс-Мэри, упокоившейся в мае 1770 года в возрасте тридцати лет. Quidquid amor jussit... Как там дальше?
А Хью, похоже, влюблен и вынужден писать письма в море, под жестокими ветрами и во время войны. Но всё же жалел он не себя, а всё человечество. А его поэмы, на каком бы расстоянии он ни находился, становились всё откровеннее и более страстными. Демельза вытащила листок и огляделась, прежде чем прочесть, как будто кто-то из мирно спящих здесь мог заглянуть через плечо и не одобрить.
Стихи были короткими. Ветер пошелестел бумагой в ее руках.
Коль та, кого желаю, чувством воспылает,
Вручу ей сердце сам,
Колени преклоню и дань отдам за то, что принимает,
За то, что соизволит понимать,
Что все мое – ее, ее на вечность,
На день и бесконечность.
Я губы ее буду целовать,
Любви не допустить чтоб быстротечность.
IVПодойдя ко второму из двух огромных дымоходов заброшенной шахты Грамблер, где над проваленной крышей старого сарая хлопали крыльями пригревшиеся на солнце голуби, Демельза встретила Уилла Нэнфана, и он, радостно хихикая, поведал ей о вчерашних злоключениях Джуда. И дальше она шла, понимая, что её встретят печальным рассказом о случившемся. Однако, когда дверь перед ней со скрипом отворилась, Демельза увидела то, чего не ожидала — замечательный фингал вокруг подбитого глаза Пруди. Джуд лежал ничком на кровати, пытаясь курить, но дым то и дело попадал ему в глаза, он кашлял и ругался слабым голосом, как человек, которому недолго осталось жить.
— А, это ты, — сказал он.
Несмотря на постоянные одёргивания Пруди, Джуд никогда не забывал, что Демельза приехала когда-то в Нампару жалкой маленькой служанкой — нищая, голодная, неграмотная, такую и в дом впускать не стоило. Она, конечно, стояла намного ниже старших слуг — Пруди и его самого. Может, она с тех пор изменилась, выросла, стала хозяйкой в доме — всё потому, что Росс Полдарк сжалился над ней, но это не меняло того, откуда она пришла и какой была прежде. Но потом он добавил:
— Прошу, входите, хозяйка, — припомнив не только тычки Пруди, но и то, что Демельза иногда давала им деньги. — Я тут страдаю весь день. Вы небось слыхали?
— Да, — сказала Демельза, — я тебе очень сочувствую.
— Да ничего такого с ним не случилось, — встряла Пруди. — Ленивый старый козел. Садитесь, дорогуша, принесу вам чашечку чая.
Демельза уселась на шаткий стул. Она заметила, что зеркало, которое она подарила им в прошлом году, треснуло, а один стул прислонили к стене, как пьяного, потому что две ножки у него были сломаны. Похоже, тут произошла стычка.
— Псины! — буркнул Джуд, приподнимаясь на локте. — Надо было повесить весь гнусный выводок! Это неправильно! Чтоб бешеные псы шлялись по двору! Хорошо еще, что меня до смерти не загрызли!
— Да просто царапина! — прогрохотал голос Пруди из другой комнаты. В честь гостьи она решила найти чистую чашку. — Царапина, как от пинцета! И только-то! Всего-навсего!
— А ты что сделала, а? — раздражение Джуда всё нарастало, но вдруг перешло в стон. — Прижгла меня горящим поленом! Прижгла рану и сделала её в два раза больше! Швабра старая!
Разговор продолжился на тех же высоких тонах, пока Пруди заваривала чай. Демельза с радостью бы отказалась, но прямо у порога она сунула Пруди полгинеи, и та бы обиделась, если бы гостья не осталась на чай. Это был ее способ поблагодарить, и Демельза знала, что Джуд сегодня о подарке не услышит.
— Я была в церкви, — сказала она, осторожно отхлебнув горячую черную жидкость, — хотела посмотреть, не начал ли Боуз работать над могилой мисс Агаты, но он не начал. Ты не знаешь, он уже всё измерил?
— И духу его там не видал, — ответил Джуд. — Капитана Росса я видал пару раз. А Боуз, он не был на кладбище с тех пор как поставил этот кривой камень старику Пенвенену. Ох, и как же мне хотелось, чтоб камень рухнул прям ему на голову. Вот же тупица... А капитана Полдарка я еще в июле видал...
— Джуд, глиста мерзкая! — рявкнула Пруди. — Держи свой чай. Чтоб ты захлебнулся!
Джуд взял чашку и пролил немного чая на запястье. Он едва слышно ругнулся и стал пить.
— Видал капитана Полдарка как-то вечером в июле. Я как раз закапывал Бетси Кодл. И тут гляжу — капитан Полдарк у дерева поджидает...
— Джуд, вошь поганая! — гаркнула Пруди. — Закрой пасть!
— А что такое? Что я сделал-то? Чего не так? А? Ну видал я капитана Полдарка, и чего, теперь и сказать нельзя? Чего такого-то? В общем, вижу я — идет к нему дамочка, ну я и решил, что это вы, хозяйка. Ну надо же, думаю, прям как два голубка, и тут — хрясь! А это, оказывается госпожа Элизабет Уорлегган-Полдарк, так-то вот. Ну, и они поздоровались, он шляпой раскланялся, и пошли они, значит, к Тренвиту рука об руку.
— Еще чаю? — спросила Пруди Демельзу, дохнув ей в лицо. — Боже ты мой, да вы к нему почти не притронулись, а я весь свой выдула. Дайте-ка еще подолью.
— Благодарю, не стоит, — ответила Демельза. — Прекрасный чай, но слишком горячий. Я не могу задерживаться, дома много дел. Мы собрали зерно, но кое-что еще осталось.
Пруди расправила черное платье, которое выглядело так, будто в нем хранили картошку.
— Ну вот, дорогуша, как мило, что вы пришли нас навестить, правда, Джуд?
Джуд скосил налитые кровью глаза и получил в ответ взгляд Пруди, показывающий, что как только гостья уйдет, она вытрясет из него все мозги. Вчерашнее лечение по сравнению с этим покажется ангельским бальзамом. Джуд резко сел и поморщился, задев рану.
