Людмила Сурская - Проклятая война
— Давай сядем. Ты забыл о ранении. Тебе нельзя напрягаться.
Он отмахивался и счастливое лицо его сияло.
— Мне некогда думать об этом. Война.
Оказалось, что его вызвал Жуков. Он сдал командование 16 армией своему начштаба и прибыл в Москву. Рутковского принял в Ставке Сталин. Принял тепло. Расспросил о делах 16 армии, потом перешёл к положению дел на брянской земле, предложив принять командование Брянским фронтом. Костя, естественно, согласился, хотя волновался. Фронт не армия. Но война повышает во много раз требования к нему и его личной ответственности, которой он никогда не боялся. Ему разрешили взять с собой своих помощников. Вот так Костя и принял командование Брянским фронтом, а я получила хоть и на короткое время мужа домой. Мы несколько дней пробыли вместе. Он ездил в Генштаб и утрясал свои вопросы. Меня отпустили с работы, и я ждала его, находясь дома, чтоб при каждой выдавшейся нам минутке быть с ним. Прилетавшая домой с шумом Ада отрывала нас друг от друга и, завладев им, требовала новых рассказов о войне. Но счастливые дни быстро пролетели, и мы проводили Костю. Сердце захлёбывалось тревогой. Дела там, по-видимому, трудны. Мы, понимали: Гитлер начал очерёдную летнюю компанию. Передают, что немцы снова взяли Харьков, Проломились в Донбасс, стоят на Дону. Фашистские танковые колонны рвались к Волге. И во всей этой ужасной кутерьме Костя. Я понимала, что бой будет страшный и непростой. Тревога свилась змеёй и поселилась внутри меня. Я даже не дёргалась. Жила с той взрывоопасной миной. Пусть будет так. Тяжело, но ощущение того, что он со мной, во мне не покидает никогда.
Война войной, а посплетничать себе никто не отказывал. Об его романе с Серовой шептались за спиной, в глаза мне никто ничего пока не говорил. А тут вдруг, как прорвало. Участились случаи прихода, обиженных его непониманием фронтовых подруг, на место моей работы. Первый раз это было тяжёлым ударом по моей гордости и самолюбию. Я с трудом отошла. Второй раз мерзко и мне не просто было справиться с ситуацией. И всё же терпела. Не хамила. Люди все разные. Кто-то живёт, кто-то играет. Но встречались и деятельные барышни. Одна, из-за собственной ревности, пыталась раскрыть мне глаза на шалости мужа. Вторая требовала призвать его к порядку. С третьей: хоть плачь, хоть смейся на выбор. Дама, которой попользовалось пол армии просила признать меня якобы ребёнка Кости и забрать его. Я придя в себя и сориентировавшись так и быть обещала, если он подтвердит сей факт. Всё: барышня исчезла. Было неприятно, но на такую ерунду я старалась не обращать внимание. Как говорится дело житейское. Каждый ловит свою печаль. Хотя с безумным ростом его популярности лавина поклонниц и жертвенниц нарастала и я всё чаще подумывала о том, что с этим надо что-то делать. Разве я не права?! Я же не железная… Но Бог с ними, это терпело. А вот о серьёзных же ситуациях, как правило, узнаёшь всё последней, живёшь точно в вакууме. Но когда-то и его должно было прорвать. В отделе устроили небольшой праздник, я не участвовала не до того. Сидела себе у стеночки и смотрела со стороны, как танцуют и пытаются веселиться другие. Ко мне подошёл подполковник "всё знающей службы", пригласил покрутиться в танце с ним, я отказалась. Тогда он, закурив, небрежно ляпнул:
— Чего ломаешься, твой-то молоденькую нашёл, ты ему на фиг не нужна. Там полный зонтик амурчиков. Кому нужна баба в возрасте и с ребёнком? Никому… После войны за штаны одного мужика будут по сотне красавец хвататься. Так что тебе лучше от людей не отрываться. Коллектив полезная вещь.
Он дрожал от бешенства.
Я онемела. Деревянная. Совершенно не понимая, что случилось и, чего с меня хотят. Что-то он сказал… Что? Смотрела не мигая. Секунда, вторая… Осознав то, что мне сказали, похолодела. Душа покатилась вниз и кровь резко отлила от меня. Подумала: не иначе белая, как мел. Почему не упала, стою… Все замолчали, даже музыка и смотрели на меня. Ещё бы такое представление. Я не простительно долго приходила в себя, молчала… На моём лице в этот миг можно было читать, как в книге. Этим вложила ему молоток в руки и он продолжал бить:
— Что, не знала что ли? Ха-ха! Это участь такая, жены последние узнают. Так что советуем, пока ещё жена героя, присоединяться и не пыжиться.
Всегда сообразительная и готовая при таких выпадах дать отпор, в этот раз я замешкалась. Ещё бы! По мне нанесли такой удар! Взяли и больно шлёпнули о землю. Мучительная минута… и понимая, что совершаю глупость, выскакиваю из комнаты. "Они же мужчины, как же могут так вот на него… Тем более, они тут, а он там, где убивают…" В коридоре растерялась: "Куда?" Вещи все остались в кабинете. "Пойду, умоюсь и приведу в порядок себя. Обидно что так опростоволосилась. Досадно. Ах, как досадно!"
Но справится с собой так быстро, как надо было, не получилось. Тревога отнимала ноги. Грудь раздирала боль. А ревность, пробив заслон терпения, насадила душу на рога. Разорванная в клочья, она кровоточила: "Да что же это? Неужели правда? Костя и предательство — несовместимы. А, если правда, то зачем письма, встречи, слова?… Жестоко получается, обрадовалась, а всё ложь. Господи, а если Ада поймает эту сплетню, что будет с ней. Ведь девочка так любит отца. Надо взять себя в руки. Дочь не должна меня такой видеть. А может то и не правда вовсе, а ещё одна ерунда, как та, что о Седовой. Обиделся мужик и сболтнул гадость… Какими мужчины бывают несносными, несправедливыми, когда… Посмотрел бы он на себя со стороны. Костя не может так со мной. Он не такой… Ляпнул… ну и что? Ну и что?! Взяла и сделала из мухи слона". Оказалось рассуждать издалека проще, чем получить пучеглазую жабу в руки. Мне вспомнился Мессинг. Я из последних сил успокаивала себя, а ревность всё взбрыкивала и взбрыкивала копытом. Затолкав мысли в голову и заперев душу, освежила лицо. Поискала платок, не нашла. Вспомнила: остался в сумочке. Постояла у открытого окна. Ветерок освежил лицо. Ругая себя за слабость и окрылённая надеждой, я решила вернуться в кабинет, забрать сумочку и жакет… Несколько успокоив себя, я открыла дверь и шагнула в коридор. Шла медленно. Узенькая дверь чуть приоткрыта. За дверью разговаривают несколько человек. Говорят не таясь громко. Слышно издалека. По всему было видно, страсти накалялись. Подошла и встала точно приклеенная, прислушиваясь к женским голосам. Поняла: косточки перемывали мне. Промелькнула мысль: "Сколько их: пять, шесть или всего трое?" Глупая мысль. Мне бы отойти, но я не решилась. А в мои уши било не то сочувствие, не то ехидство:
— От счастья земли под ногами не чувствует. Дурища. Красавчик, герой! Надо давно было рассказать ей о том его подвиге, — вспыльчиво заявила одна.
