Шэна Эйби - Столетнее проклятие
Об этом Авалон еще не думала. Когда она сказала посланникам, что не хочет носить все время один только тартан, это была лишь уловка, призванная послужить ее тайной цели. И только теперь Авалон поняла: то, что она захотела получить назад свою прежнюю одежду, могут счесть желанием отвергнуть клан Кинкардинов. А уж этого она ни в коем случае не хотела.
Вот еще, глупости какие! С чего бы это ей станут указывать, как одеваться? Не рабыня же она, в конце концов!
— Забери все наряды, — неожиданно для себя сказала вслух Авалон. — Забери и продай. За них дадут хорошую цену.
Маркус изогнул бровь, выпрямился, обхватив руками колени.
— Как бы мне ни хотелось увидеть тебя вовсе без одежды, продавать ее я не стану.
Авалон крепко сжала губы, притворяясь, что услышала только половину сказанного.
— Отчего же нет? У меня есть что надеть.
— Во-первых, это не так уж необходимо. Ты отдала нам много рубинов и жемчуга.
Авалон пожала плечами и перевела взгляд на речку, извилисто струившуюся к непроглядно черному озеру.
— Значит, вот почему ты послала за своими сундуками?
— Разумеется! — отрезала она. — Не могла же я впрямую просить Брайса, чтобы он вернул мне мои драгоценности.
Маркус помолчал, свыкаясь с этой мыслью, но так и не отвел взгляда от лица Авалон. В конце концов ей стало не по себе. Она встала, отряхнула с подола хлебные крошки и отошла к обрушенному окну. За спиной ее прозвучал голос Маркуса:
— Итак, теперь мне нужно ломать голову, что еще придумает моя нареченная. Ты что же, полагаешь, что спасла клан? Ты хотела обойти и проклятие, и легенду. Ты решила, что, отдав драгоценности, исполнишь все свои обязательства перед Савером.
Примерно так Авалон и считала, только почему-то сейчас эта идея уже не казалась ей такой замечательной. Да кто он такой, чтобы умалять ее поступки? Как смеет он говорить так насмешливо, если все, чего хотела Авалон, — помочь ему и его сородичам?
— Но ведь ты же не станешь спорить, что теперь вам будет легче пережить зиму? — отозвалась она. — И весной у вас будет зерно для посева, будет скот. Не понимаю, зачем еще я тебе нужна.
— В самом деле не понимаешь? Не думаю.
Авалон прикусила губу, осознав свою ошибку, но Маркус, словно и не заметив этого, продолжал:
— Мне кажется, Авалон, что ты прекрасно все понимаешь — и как ты нужна всем нам, и как нужна мне.
Девушка порывисто обернулась к нему:
— Я понимаю только одно: теперь вы сможете пережить зиму, а если не будете расточительны, то скоро разбогатеете. Таков мой подарок, и на твоем месте я бы не стала от него отказываться.
Маркус стремительно, одним гибким движением встал — и оказался чересчур близко.
— Я и не говорил, что отказываюсь.
— Превосходно. Значит, нам больше не о чем спорить.
В глазах Маркуса стоял все тот же зимний холод.
— Теперь ты собираешься подыскать для себя подходящий монастырь?
Этого Авалон как раз и не хотела делать. Едва Маркус произнес слово «монастырь», как она отчетливо поняла, что монашеская жизнь ее пугает. Бесконечные унылые дни, наполненные повседневными делами, затворничество, одиночество — и так до конца жизни. Раньше эта участь казалась Авалон вполне сносной, особенно после суматошной и суетной жизни в Лондоне.
Но то было раньше. Теперь же, когда перед ней стоял этот человек — такой сильный и уверенный в себе, такой невозможно красивый, что она боялась посмотреть ему в лицо, — одна мысль о монашестве казалась Авалон невыносимой. И все же ничего другого ей не остается.
— Меня ничто не остановит, — сказала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали достаточно веско для них обоих. — В монастыре меня ждет душевный мир и покой.
— А я думал, что мы уже достаточно поговорили об этом, — вкрадчиво отозвался Маркус.
Ему оказалось так легко притянуть ее к себе и поцеловать. Довольно было лишь протянуть руку, а ей и отступать-то было некуда. Поцелуй Маркуса был нежным и в то же время властным. Авалон прерывисто вздохнула, переводя дыхание. Он крепче стиснул ее в объятьях, жадно впился в ее мягкие, чуть приоткрытые губы.
Страсть обожгла ее, точно молния. Она сама не заметила, как обвила руками его шею, теснее прильнула к нему, всей плотью ощущая жар его сильного тела. И снова мир исчез, ничего больше не было, кроме этих горячих, безжалостных поцелуев.
— Авалон, — прошептал Маркус, не отрываясь от ее губ, — Авалон, я не хочу спорить с тобой…
Ему и не нужно с ней спорить, поняла вдруг Авалон, потому что он победил, потому что она не в силах остановить его, оторваться от пьянящей сладости его губ…
— Уходи! — выдохнула она, из последних сил борясь с искушением.
— Не могу, — беззвучно прошептал Маркус. — Не могу…
И он вдруг опустился на траву, не размыкая объятий, увлекая Авалон за собой, и небо закружилось над ними, словно хмельное.
Запрокинув голову, Авалон смотрела в его потемневшие глаза, задыхалась от сладкой тяжести его властного тела. Стало ясно, что она не может, не хочет больше сопротивляться неизбежному.
— Останься, — прошептал Маркус, горячим дыханием касаясь ее приоткрытых, податливых губ. — Останься со мною… суженая.
«Я люблю тебя», — услышала Авалон и не знала, были то его мысли или же жаркий шепот химеры.
И вдруг все кончилось. Маркус замер, словно прислушиваясь к далекому голосу, и лицо его заледенело. Разжав объятья, он медленно выпрямился. Авалон села в траве, не зная, что ей делать с подступившими к горлу рыданиями.
Маркус посмотрел на нее, и в глазах его мелькнула странная боль.
— Пора ужинать, — сказал он тихо и помог ей подняться, но больше уже не смотрел на нее. — Пойдем.
10.
Масло в лампе почти иссякло. Огонек фитиля так шипел и плевался, что Авалон никак не могла разобрать корявую запись в счетной книге.
— Семь чистокровок от… ангела? — вслух прочла она.
— Думаю, миледи, что там написано «от Ангуса».
Элен наклонилась над плечом Авалон и, сдвинув брови, перечитала выцветшую строчку.
— Само собой, — торопливо добавила она, — я могу ошибаться.
— Нет, ты, конечно, права. — Авалон откинулась на спинку кресла и смежила глаза, не в силах больше выносить тускло-желтый свет.
Авалон сама выбрала Элен, чтобы подготовить ее на роль управительницы Савера. Элен была жена одного из солдат Маркуса. После того представления, которое Авалон устроила в замковом дворе, никто не посмел оспорить ее выбор на эту желанную для каждого должность.
Элен была умна, сообразительна и с охотой взялась за новое для нее дело. Обладая хорошим чутьем, она все схватывала на лету, а кроме того, как оказалось, без труда складывала и вычитала в уме большие числа. Никто другой не годился в управительницы больше, чем она. Когда Авалон объявила Маркусу свой выбор, тот лишь согласно кивнул, заявив, что, по его мнению, Авалон знает, что делает.
