Георг Борн - Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок
– Не верь этой дружбе и благодарности, Сади. Не рассчитывай на верность Гуссейна. Заклинаю тебя всем, что для тебя дорого, только на этот раз послушай моего совета. Вели отряду надежных солдат оцепить дом военного министра и арестовать всех, там находящихся. Я принимаю на себя ответственность перед султаном за этот поступок. Подумай только, что там Мансур. Одно присутствие этого человека доказывает, что готовится измена. Разве ты не знаешь его? Сжалься над собой, Сади…
– Довольно, друг мой, – прервал Сади со спокойной улыбкой. – Ты заблуждаешься. Твоя подозрительность заводит тебя слишком далеко. Как могут все министры составить заговор против меня и султана? Выслушай меня спокойно. Очень может быть, что министры недовольны моими планами, но тогда их вражда направлена только против меня, а я их не боюсь.
– Нет, они замышляют не только против тебя, но против всего существующего порядка. И ты можешь еще отвратить опасность.
– Это невозможно, Гассан. Что сказали бы о подобном поступке? Да и, кроме того, я не верю в измену. Ты знаешь, что Мехмед-Рушди-паша при каждом удобном случае доказывает мне свою преданность.
– Тем более опасайся его.
– Ты знаешь также, что Халиль-паша обязан одному мне своим возвышением. Он известил бы меня, если бы заговор против меня на самом деле существовал.
– Не доверяй ему, Сади. Последние дни мая будут богаты событиями. Тридцать первого мая день рождения Лейлы, дочери Гуссейна, и слуги мои говорили мне, что в этот день в доме Гуссейна будет большой праздник.
– Что же ты в этом видишь, друг мой? К чему все эти мрачные мысли? Позволь мне идти моим путем, прямым путем, всегда ведущим прямо к цели.
– Пусть же тогда гибнет все благодаря твоей беспечности, – мрачно сказал Гассан. – Вместе с тобой я мог бы еще отвратить опасность, но один я не в силах этого сделать. Ты спокойно работаешь над своими планами, а враги уже подкапываются под тебя. Даже и султан, хотя он ценит тебя, не так уже расположен к тебе, как прежде, с тех пор как ты покинул принцессу. Поверь мне, что слова клеветников легко проникнут в его душу.
– Я исполняю мой долг и стремлюсь только дать спокойствие стране. Этого довольно.
– Как знаешь, Сади. Пусть Аллах защитит тебя. Люди уже не могут этого сделать! – вскричал Гассан и поспешно удалился из дворца.
Сади с состраданием смотрел вслед уходящему другу. Он жалел Гассана, повсюду видевшего мрачные тучи и грозящую опасность. Но буря уже собиралась над его головой, и его счастливая звезда закатилась.
Между тем волнение в Константинополе еще более усилилось и начинало принимать угрожающий характер. Фанатичные дервиши возбуждали религиозную ненависть черни и открыто проповедовали священную войну против неверных. А министр внутренних дел и полиции Рашид-паша и не думал принимать какие-нибудь меры для установления порядка и спокойствия в городе, напротив, он даже втайне разжигал страсти черни.
Вечером того дня, когда происходило собрание заговорщиков в доме военного министра, Рашид неожиданно явился в Беглербег и просил аудиенции у султана, говоря, что хочет сообщить ему важные известия. Он вошел к султану с таким озабоченным видом, что тот невольно заметил это и спросил его о причине волнения.
– Надо опасаться больших несчастий, – отвечал изменник. – Волнение в народе принимает угрожающие размеры, и уже есть признаки, что следует опасаться открытого возмущения.
Ничто не могло бы испугать султана более этого известия о тайной опасности.
– Возмущения? – сказал он. – Чего же хочет народ? Необходимо это выяснить.
– Это и мне пришло в голову, прежде чем я пришел сюда, – начал хитрый Рашид, – и я попытался собрать донесения: все говорят одно и то же. Народ хочет уничтожения гяуров силой оружия и падения твоего великого визиря.
– Народ не хочет перемен…
– Нет, народ проклинает врагов вашего величества, – продолжал Рашид, – народ хочет видеть, как уничтожат христиан.
– Разве не довольно уже крови? – спросил Абдул-Азис.
– Народ боится, что великий визирь хочет уничтожить веру и наши традиции. Народ не доверяет великому визирю. Против него особенно сильно возбуждено неудовольствие.
– В казармах довольно войск, чтобы подавить возмущение черни, – сказал мрачно султан. – Но в нынешнее тяжелое время опасность удваивается. Я подумаю, что надо сделать. Благодарю тебя, Рашид-паша, за твое усердие и надеюсь, что ты и впредь будешь наблюдать за спокойствием и порядком в столице.
Эти слова означали конец аудиенции, и Рашид вышел, почтительно поклонившись своему повелителю. Радость наполняла его душу при мысли, что он успел сделать первый шаг на пути к успеху плана, составленного заговорщиками.
Доверие султана к Сади поколебалось. Но, казалось, Рашид-паша явился во дворец не для одной только аудиенции у султана. У него была еще другая цель. Вместо того чтобы оставить дворец, он углубился в его переходы, направляясь к покоям султана.
Та часть дворца, где находился также гарем, была в ведении особенного визиря, которого можно было бы назвать министром. Он был во всех отношениях равен с высшими министрами, исключая только, что он не присутствовал на заседаниях совета министров.
Рашид велел одному из евнухов передать визирю, что хочет его видеть. Евнух тут же бросился выполнять приказание паши, и вскоре визирь гарема вышел к Рашиду.
– Мансур-эфенди посылает тебе свое приветствие, – сказал Рашид-паша. – Он поручил передать тебе этот сверток, – и подал его визирю гарема.
Между тем Гассан был так убежден в существовании заговора, что приискивал средства отвратить опасность без помощи Сади.
Какое-то предчувствие говорило ему, что последняя майская ночь будет богата событиями, поэтому он решился упредить заговорщиков. Надо было спешить, так как конец мая был уже близко. Это решение было безумно смело, так как после отказа Сади Гассан оказался один против всех важнейших сановников государства. Но он был из числа тех, кто не отступает ни перед каким отчаянным делом, если только оно кажется им справедливым и необходимым.
XXIV
Кровавая ночь в гареме
Оставшись один, визирь султанского гарема открыл сверток, переданный ему Рашидом от имени Мансура-эфенди. В нем находились четыре розовые свечи, совершенно похожие на те, что обыкновенно горели в покоях султана. Хотя по внешнему виду между свечами не было никакого отличия, оно должно было существовать, и свечи должны были иметь какое-нибудь особенное назначение, известное только визирю, так как никакое письменное объяснение не сопровождало посылку Мансура.
Один раз такие свечи уже были посланы Мансуром в гарем султана, и в ту именно ночь у Абдул-Азиса и был припадок помешательства, причина которого осталась неизвестной. Только приближенные султана знали об этом припадке, походившем на какое-то дикое опьянение.
