Людмила Сурская - Норильск - Затон
— Что ты собрался делать Тимофей? — насторожился Дубов.
— Сына отпрошу, Илья, на пару дней.
Дубов засомневался такому решению:
— Может не надо пока светить парня?
Тимофей пожал плечами.
— Шило в мешке не утаишь. На глазах дивизиона легенда стала реальностью. Так пусть уж сразу врубаются.
— Ты боишься потерять завтра Лизу? — догадался наконец-то тот. — Поэтому и сказки тут рассказываешь.
— И это тоже. Пока он здесь, она не двинется с места.
— Давай.
Мозговой оседлал аппарат.
— Найдите мне командира полка ПВО. — Попросил он телефонистку. Я не знаю кто это. Узнайте.
— Ткаченко, — подсказал внук.
— Ткаченко, подсказывают знающие товарищи мне. — Подмигнул он внуку. Разобрались. Отлично. Я подожду. Давай соединяй. — Алло, это Мозговой, беспокоит. Какой? Что так много с такой фамилией в Норильске людей? Врубился? Отлично, раз поняли какой. Народ и армия должны жить в мире и дружбе. Помогать друг другу. Понятно, что это трёп. У меня просьба имеется. Помоги полковник. Готов слушать?! Уже хорошо. У тебя на «Затоне» есть командир. Илья Седлер. Дай ему отпуск на пару суток. Это мой сын. Отплачу вам за это, всем чем не запросите. Отныне я самый рьяный защитник и помощник армии! Я тебя уверяю! Как это случилось, тебе замполит расскажет, позвони на «Затон». Могу, я оставить у себя на пару дней сына? Спасибо командир. Я твой должник.
Трубка, ещё покрутившись в руке Мозгового, легла на рычаги.
— Порядок? — улыбнулся Илья.
— Вот и всё, — чмокнул Тимофей внука в щёку. — Иди на диван к деду, а то замёрзнешь.
— Кто б сомневался, — улыбка опять тронула лицо Ильи, прижавшего к себе подскочившего внука. — Попробовал бы он отказать. До министра обороны за час дошёл бы и трубку, как следует, на аппарат не успеет пристроить полковник, а втык уже готов.
Мозговой, боднув пару раз визжащего внука, крякнул:
— А как же! Могу я хоть раз в жизни воспользоваться своим положением!?
— Ты головную боль, зачем замполиту организовал? Целую ночь объяснений теперь с командиром полка ему устроил, не иначе.
Он подмигнул Тимке и выложил свой подход к сему вопросу:
— Чего тянуть. Замполиту по уставу полагается мало спать. А тот пусть сразу в курс входит.
— Ах, какой ты коварный!
Мозговой уточнил:
— Заинтересованный. Вам тут не тесно будет, может помочь разложить?
Дубов многозначительно указал на дверь.
— Поместимся. Иди уж, не тяни, Лиза ждёт.
Мозговой сделал шаг, два… и встал.
— Если честно, то боюсь. Ждёт ли, это вопрос?
— Не паникуй. На тебя это не похоже. Хотя, отчёт придётся предоставить… Ведь, как из окна выскочил, так и на целых тридцать с гаком пропал… — Посмеивался Дубов.
— А чего ты по окнам дед лазил? — Тут же поймал интересную информацию на ухо внук.
— Дверь забита была. — Придумывал на ходу правдоподобную отмазку Тимофей. — Болтает тут дед Илья почём зря, совсем не по теме.
— Топай, — развернул его к двери, смеясь друг. — Ты нам спать мешаешь.
Лиза стояла у окна, за которым горел заревом Норильск. Всю полярную зиму, начиная с осени, улицы светятся всеми цветами радуги днём и ночью, даря людям средь холода и темноты тёплый свет и иллюзию праздника. Настоящая сказка произошла с ней сегодня. В этом холодном полярном крае распустила свои волшебные цветы не планируемая весна. Но неожиданность встречи и радость от неё, какими бы бурными не были, а улягутся, но вот вопрос, как жить дальше. Как раньше не получится, но новое тоже упёрлось в проблемы. Что же будет с ней, Лизой, и её жизнью теперь.
Тимофей, струсив и не став её трогать, торопливо раздевшись, прошёл в душ. Потянув время под обжигающими струями, он вынужден был, накинув халат, выйти. Не сидеть же, в самом деле, под душем всю ночь. К тому же он, как никто знает то, что надлежит решить ему, никто другой решать за него не будет.
— Ты, почему не ложишься, — решившись, обнял, прижав к себе желанную женщину.
— Тимофей, — начала она и замолчала, поняв, что не сможет сейчас, как и в прошлые годы оттолкнуть его. Власть этого мужчины над ней сильнее, её обид и воли.
— Ничего не желаю слушать, — уткнулся он горячими губами в ухо. — Я всю жизнь любил только тебя.
— Мне страшно, между нами целая жизнь, — прошептала она, теребя отвороты халата на груди.
У него опять хватило ума скрутить свою прыть и настойчивость. Приобняв её он уж очень спокойно сказал:
— Мы не будем торопиться, если для тебя это сложно. Расскажи мне о сыне, каким он маленьким был?
— Я попробую, — проглотила она булькающий в горле комок. — Что ж тебе рассказать? Хотя вот… слушай. Шофёром всё хотел быть. Сосед особиста возил. Часто приезжал на машине на обед. «Бобик» такой. Посадит его в машину, довезёт до перекрёстка, а он бежит обратно радостный в припрыжку. Дома же примостится к умывальнику. Помнишь, «мойдодыры» такие были. Дверцу откроет, ведро вытащит. Сядет на положенную, на бок табуретку. Веник к стене за умывальник воткнёт, это у него рычаг, крышка от ведра, — руль. Ещё и отломит от веника палку.
— Зачем, вроде бы уже все атрибуты автомобиля на месте? — усмехнулся он.
— Вот не догадаешься. Сигарету в зубы и рулит. На мужика хотелось походить. Чей пример перед глазами был, того и копировал, подражал.
— Лиза, ты жила с тем шофёром?
Лиза отпрянула, но цепи его рук не разорвала.
— Тю, голова умная, вон на какие высоты выскочил, а в ушах ветер гуляет. Да я, как тебя увели, в глыбу льда превратилась. Может и твоим рукам не под силу будет тот лёд растопить. Нет, ну на фига придумать такое, Мозговой…
Счастливый смех, сотрясающий его тело, передался и ей. Дышать становилось всё труднее от его сильных рук и горевших на щеке губ. Но Тимофей не торопился. Пожелав ещё рассказов о мальчишке. Он корил себя за сорвавшиеся с губ слова ревности. «Хорошо, что обошлось, выкрутился. Вот идиот, сам себе в бабах не ограничивал, в монахах не ходил. А тут, если она не хитрит и всё правда, всю жизнь одна Лизка прожила. Только моя и больше ничья получается».
— Не знаю, что тебе ещё рассказать, — старалась она ещё припомнить то, что можно ему знать. — А, вспомнила. Стирку развела. Ходила в колодец за водой, а он крутился рядом. Возвращаюсь с ведром к колодцу, а в нём круги. У меня ведро из рук выпало, дыхнуть не могу. Кричу, а голоса не слышу. Хозяйка дома с крыльца видит что-то со мной не то, прибежала, я ей на колодец показываю, а говорить не могу. Она, как завопит. — Илья, паршивец, иди сюда. Где ты, Илья? Он из-за угла хаты и выползает. Оказывается проказник бросал в колодец камешки, а увидев меня спрятался, чтоб не получить за безобразие. Я хворостину вырвала и дала ему на всю катушку.
