Дженнифер Блейк - Стрела в сердце
— Это угроза? — спросила она, старательно наматывая ему завиток на ухо.
— Это обещание.
— Но я как-то не очень испугалась.
Вдруг он резко потянул ее за руку, она прямо выскочила из кресла в его объятия, спиной прижавшись к его груди, а руки скрестив перед собой.
— Очень хорошо, — сказал он ей на ухо. — Я люблю в женщинах храбрость. Это делает их в любви несколько авантюрными.
Кэтрин перевела дыхание. Она попыталась вырваться из объятий, но не смогла. Напряженным голосом произнесла:
— Конечно, тебе лучше знать после всех этих иностранок.
— Всех? Ты делаешь мне честь, их всего-то было одна или две.
— Одна или две научили тебя как… сохранять себя. — Ее лицо запылало после того, как она осмелилась заговорить на эту тему.
Он засмеялся.
— Как раз и не так. Знания я получил от пожилого арабского джентльмена.
— И вы практиковались с женщиной… с женщинами.
— Какие неделикатные мысли, любовь моя, и как это вас занимает. Вас волнует моя практика, как вы изволили выразиться?
«Моя любовь», — отозвалось в ней.
Негодование и тревога захватили Кэтрин.
— Почему же? Ко мне это не имеет никакого отношения.
Крепко прижавшись к нему спиной, она слышала биение его сердца, и этот стук моментально отозвался в ней уже знакомым ощущением. Она попыталась вырваться из его объятий, но только сильнее прижалась грудью к его рукам.
— Какая хитрая, — ласково отозвался он, взяв одной рукой оба ее запястья, а другой начав ласкать грудь, медленными круговыми движениями потирая сосок. — С тех пор, как я встретил тебя, ни одна женщина для меня не существует, они забыты.
Почему он так сказал? Сопротивляясь нахлынувшему чувству и искушению, в которое он вводил ее своими ласками, она заметила:
— Бедняжки, отдать себя такому непостоянному мужчине.
— С хорошей женщиной я буду само постоянство.
На щеке Кэтрин чувствовала его теплое дыхание, а голос его отозвался в сердце глухим ударом. Не желая того, она была искренне тронута его обещанием. Его темная рука резко контрастировала с ее белой сорочкой.
— Твою кожу позолотило арабское солнце?
— Тебе не нравится?
Она попыталась повернуть голову, чтобы заглянуть ему в лицо, но его глаза были устремлены к своей руке. Она не очень уверенно, но искренне сказала:
— Нравится, только немного странно.
— Я знаю одного джентльмена с лилейно-белой кожей. Он хотел всем показать, что не нуждается в работе, а я люблю солнце, наверное, потому, что в Англии, с ее постоянно серым небом и ветрами, оно редкий гость. Но и мне не нравится солнце пустыни, оно слишком жестоко. Но когда однажды я был схвачен пиратами и был у них матросом, то оно принесло мне в какой-то степени пользу.
— Да, я помню. Теренс говорил мне, что тебя похитили за выкуп, но ты стал таким хорошим пиратом, что они возвратили твою саблю, а потом ты сбежал от них.
— Примерно так, хотя это было и не так просто. Что еще тебе говорил Теренс?
— Он говорил, что ты был участником экспедиции, которая пыталась отыскать исток Нила. Она оказалась неудачной. Там ты встретил человека по имени Бартон, и, когда вы вместе с ним жили среди арабов, ты переводил ему самые интересные отрывки из «Арабских ночей».
— Мой брат иногда был слишком словоохотлив.
— Ему просто было очень интересно. Он говорил, что однажды ты голыми руками убил льва.
— Не так. Я просто отогнал его от палатки, куда он забрался, чтобы полакомиться ужином.
Она не могла сдержать улыбки — он произнес это скромно, но достаточно уверенно.
— Когда ты встретил Омара — в Африке или когда был пиратом?
— На Варварском побережье. Мы были с ним гребцами на галере. Он был отдан пиратам после того, как ему отрезали язык. Грести в одной лодке — замечательная возможность подружиться. Пока один гребет, второй может передохнуть, не боясь получить веслом по спине. Позже, уже на свободе, мы поехали к нему на родину. Там он оставил любимую женщину, которая в его отсутствие вышла замуж. Их застали вместе. Ее засунули в мешок и утопили в колодце, а его избили и бросили в ров умирать. Он бы и умер, если бы я не нашел его.
Она поежилась от ужаса услышанного, представив, что они пережили.
— Варварство.
— Разрубить противника на куски на дуэли, может, это и более цивилизованно, но результат один и тот же. Во всяком случае я заставил Омара жить, когда он хотел только одного — умереть. Много времени прошло, прежде чем он почувствовал ко мне признательность.
Наступила напряженная тишина. Наконец она решилась произнести:
— Теренс также рассказывал, как ты спас ему жизнь.
— Пытаясь подражать мне, он стал грести и перевернул лодку. Просто я оказался ближе к нему, но за ним также ныряли двое мужчин.
Ему уже, видно, надоело выглядеть в ее глазах героем.
— Он говорил, что никогда этого не забудет.
— Как и я. Если бы я не взял, во-первых, его с собой, ему бы ничего не угрожало.
— Он очень хотел идти твоей дорогой, но мать запретила ему. Он боготворит тебя.
— Разве он рассказывал о всех чувствах ко мне? — В его словах послышалась боль, но рука нежно гладила ее тело. — А еще он что-нибудь тебе рассказывал, когда вы вместе лежали в постели?
Она моментально вспыхнула от гнева, у нее даже подкосились ноги.
Сказать такое, не обратив внимания на то, как откликалось ее тело на ласки! Не надо было быть такой доверчивой и глупой. «А что, если да?» В душе застряла такая боль от разочарования… «Какая теперь разница?»
Он так сжал ее руками, что она едва дышала.
— Вынужден признать, что мой брат оказался в большей степени джентльменом, если ты до сих пор оставалась невинной.
— Может, и так.
Он буквально вздрогнул от жестокости ее признания, представив себе, как выглядит в ее глазах по сравнению с покойным братом. Она хотела вырваться из его объятий, но напрасно. Этого не получилось. Он несколько ослабил их, затем начал медленно, настойчиво ласкать ее. Она испугалась, но то был страх не от боли, а от крайней формы унижения. Он намеревался наказать ее экстазом за нанесенное оскорбление.
Кэтрин могла бы отказаться от своих слов… или попытаться освободиться, или остаться равнодушной к его ласкам. Но как можно было противостоять его опытным прикосновениям, интеллигентности, спокойному гневу? То, как он сейчас с ней обращался, соблазняя ее, было настолько новым, что она почти перестала сопротивляться. Но потом подумала: если она сейчас уступит, как же потом после этого жить?
— Не делай этого!
Он ослабил свои движения, но только затем, чтобы поднять сорочку и продолжать ласкать ее обнаженное тело.