Мэри Патни - Розы любви
Один из мужчин пробормотал:
— Она созналась в неприличном поведении. Любопытно было бы узнать и то, в чем она не созналась.
Клер с такой силой стиснула спинку передней скамьи, что ее пальцы побелели. Возможно, смирение и покаяние были бы более к лицу христианке, но та часть ее натуры, существование которой она никогда не желала признавать, настойчиво требовала, чтобы она немедля дала отпор. Глядя на мужчину, чьи слова достигли ее ушей, девушка звенящим от возмущения голосом спросила:
— Мистер Клан, когда умирала ваша мать, я сидела с ней каждый день в течение педели. Вы и тогда считали меня лгуньей?
Она уставилась в еще одно обвиняющее лицо.
— Миссис Беньон, скажите, когда я помогала вам убирать и чистить ваш коттедж после того, как его залило в наводнение, и шила новые занавески для ваших окон, вы считали меня безнравственной?
Ее ледяной взгляд переместился дальше.
— Мистер Льюис, когда ваша жена была больна, а сами вы лишились работы, я ходила по домам и собирала еду и одежду для ваших детей. Тогда вы тоже считали меня развратной?
Все те, к кому обратилась Клер, отвели взгляды: они не могли смотреть ей в глаза.
В наступившей тишине встал Оуэн Моррис. Как дьякон молельни и староста кружка, он был одним из самых уважаемых людей общины.
— Судить может один лишь Господь, миссис Илайес. Это не наше дело — прощать или осуждать. — Его спокойный, серьезный взгляд обратился к Клер. — Среди прихожан нашей молельни нет ни одного, кто служил бы своим ближним больше, чем Клер Морган. Когда граф потребовал, чтобы в обмен на его помощь деревне она поступила к нему на работу, она добровольно оставила свое место в школе, чтобы никакое злословие не коснулось наших детей. Ее репутация всегда была безупречной. И если теперь она клянется, что невинна, разве мы не должны поверить ей?
По залу пронесся ропот одобрения, но он был далеко не единодушен.
— Говорите что хотите, а я не стану молиться под одной крышей с женщиной, которая путается с лордом Эбердэром, — снова злобно выкрикнула миссис Илайес.
Она повернулась и прошествовала к двери. В следующее мгновение и некоторые другие, как мужчины, так и женщины, тоже встали и двинулись к выходу.
На один недолгий миг девушка оцепенела от ужаса: се община находилась на пороге раскола, и причиной этому была она, Клер! Если не предпринять что-нибудь немедленно, все прихожане молельни разделятся на две фракции: защитников Клер Морган и ее обвинителей. А результатом этого станет ненависть, а не любовь, которая была целью существования их содружества.
— Подождите! — крикнула девушка. Исход приостановился, все, кто шел к дверям, повернулись к Клер.
— Я признаю, что мои поступки не были безупречны. Чтобы не допустить раскола среди прихожан Сионской молельни, которых так любил мой отец, будет лучше, если уйду я одна. — Она испустила глубокий вздох, похожий на всхлип, — Я обещаю, что не вернусь до тех пор, пока надо мной не перестанет тяготеть подозрение.
Оуэн попытался было возразить, но замолчал, когда Клер покачала головой. Стараясь высоко держать голову, она пошла к двери. Чей-то голос, — она не узнала чей — восхищенно сказал:
— Это самый прекрасный пример христианского великодушия, который я когда-либо надеялся увидеть в жизни.
Другой голос прошипел:
— Она правильно делает, что уходит сама, не дожидаясь, чтобы ее вышвырнули. Какой бы ученой она ни была и как бы ни заносилась, мы-то знаем, чего она стоит.
Клер пришлось пройти мимо двух членов своего кружка. Эдит Уикс смотрела на нее хмуро: в ее взгляде не было прямого осуждения, но читалось явное неодобрение. А Джейми Харки, бывший солдат, протянул руку, чтобы дотронуться до ее руки, и ободряюще улыбнулся. От его искреннего сочувствия у нес из глаз чуть не полились слезы. Она кивнула ему, потом отворила дверь и вышла навстречу прохладному весеннему утру.
Дети играли и резвились, а большинство их матерей стояли у окон, прислушиваясь к тому, что происходило внутри и одновременно держа чересчур любопытных незамужних девиц на безопасном расстоянии. Вышедшая из молельни Маргед крепко обняла Клер.
— О Клер, дорогая, — прошептала она, — прошу тебя, будь осторожна. Я поддразнивала тебя насчет графа, но теперь вижу, что тут не до смеха.
— Что верно, то верно, — согласилась Клер и попыталась улыбнуться. — Не беспокойся, Маргед, я же тебе обещала, что не позволю ему меня погубить.
Чувствуя, что у нее не достанет сил поговорить с кем-нибудь еще, Клер села в свою повозку и поехала прочь. Это было ужасно — знать, что не пройдет и дня, как все в Пенрите будут судачить о ней и многие из ее ближних вынесут ей приговор.
Но еще хуже было другое — знать, что сомневающиеся в ее невиновности были правы: ведь она в самом деле вела себя распущенно и поддавалась дьявольским искушениям Никласа. И несмотря на храброе заверение в том, что она сохранит свою добродетель, Клер точно знала, что если ей не удастся в ближайшее же время покинуть Эбердэр, то — как это ни чудовищно — вполне вероятно, что она сама встанет на путь, ведущий к погибели.
Зная, что Клер отправилась в свою молельню, Никлас выехал из дома рано, чтобы навестить пастуха, который пас стада на высоких холмах Эбердэра, на тех самых пастбищах, где некогда пастушествовал Тэм Тэлин.
На обратном пути он увидел какое-то движение на дороге, которая вела к развалинам средневекового замка, самого первого дома семейства Эбердэров. Приставив руку козырьком ко лбу, Никлас прищурился, вглядываясь в дальний край долины, и, к своему удивлению, увидел, что по крутому склону холма медленно поднимается запряженная пони повозка Клер.
Он смотрел на нее, пока она не достигла того места, где дорога становилась слишком крутой. Здесь Клер сошла на землю, привязала пони и стала взбираться дальше пешком.
Солнце выглянуло из-за плотной пелены облаков, так что девушка, по всей видимости, направлялась к замку, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом, лучшим во всей долине. Решив присоединиться к ней, Никлас проскакал через долину и пустил коня вверх по дороге. В отличие от слабосильного пони его жеребец мог без труда одолеть крутой подъем, ведущий к замку. Оставив коня там, где его разгоряченные бока не обдувало бы холодным ветром, Никлас отправился на поиски Клер.
Он нашел ее на самой высокой части зубчатой стены; ветер развевал се платье и шаль и румянил щеки. Не замечая Никласа, Клер неотрывно смотрела на расстилающуюся внизу долину. Отсюда, с высоты, Пенрит казался кучкой игрушечных домиков, а шахта с ее коптящей паровой машиной — всего лишь тоненькой струйкой дыма. В лощинах на южных склонах холмов цвели золотисто-желтые нарциссы. Тихо, чтобы не испугать ее, он сказал: — Великолепный вид, правда? В детстве это было мое самое любимое место. Высота и мощные каменные стены создают здесь иллюзию безопасности. — Но безопасность и есть всего лишь иллюзия. — Она повернула к нему окаменевшее лицо. — Отпустите меня, Никлас. Вы уже получили свое развлечение. Теперь я хочу вернуться домой. Его пронзил внезапный страх.
