Лоретта Чейз - Пленники ночи
Эсмонд опустил руки и, приподняв Лейлу за бедра, прижал к своему паху. Даже через все эти барьеры шелка и шерсти она почувствовала его возбуждение. Он мог бы овладеть ею прямо сейчас. Ему стоило только задрать ей юбки, разорвать тонкое белье и войти в нее. Лейла была готова, ее плоть была горячей и влажной. Но Эсмонд сохранял свое дьявольское хладнокровие. Он делал с ней все, что хотел: его пальцы мяли ее затвердевшую грудь, а тело ритмично двигалось вверх и вниз по ее телу, так что Лейлой овладела безумная похоть.
Пусть это грех, но она хотела его. Лейла хотела содрать с себя проклятую одежду и дотронуться до этой пульсирующей плоти. Она хотела, чтобы Эсмонд вошел в нее глубоко и она могла бы утонуть в этом горячем пьянящем восторге, который он обещал.
Хотела. Хотела.
Такая… такая ненасытная.
И вдруг Лейла увидела себя… извивающуюся в объятиях Фрэнсиса… его смех… свою беззащитность… а потом… потом невыносимый стыд.
Она всхлипнула и, вырвавшись из объятий Эсмонда, вскочила с софы.
Лейла тяжело дышала, тело было как ватное, а ноги отказывались держать ее. Но она заставила себя отойти от Эсмонда и не оборачиваться. Она не могла смотреть ему в глаза, потому что боялась увидеть, как в них отражается ее стыд.
Да, это был ее стыд, и винить ей, кроме себя, некого. Она давно поняла, какие чувства вызывает у мужчин ее влекущее тело, а Эсмонд и не скрывал, что ему нужно только ее тело. Она ведь знала, каким он был коварным, и ей следовало держаться от него как можно дальше. Вместо этого она позволила ему — своей красотой — заманить себя, позволила удовольствию завладеть ею, а это был шаг к тому, чтобы захотеть согрешить. Лейла стиснула пальцами виски: думать об этом было невыносимо.
Эсмонд что-то говорил, но она отшвырнула стоявший на дороге табурет, и грохот заглушил его голос.
— Мадам.
Нет. Она не станет смотреть и слушать не станет. Она схватила мольберт и с силой швырнула его на пол. Стеклянная посуда полетела вслед. Потом одним движением Лейла смела со стола кисти, краски, карандаши, альбомы и бросилась вон из студии, с силой захлопнув за собой дверь.
Исмал оглядел учиненный Лейлой разгром и подождал, пока кончится сердцебиение. Потом вышел из студии и поднялся наверх к ее спальне.
— Мадам, — сказал он, постучав.
— Уходите. Катитесь к дьяволу.
Он нажал на ручку двери. Дверь была заперта.
— Мадам, пожалуйста, отоприте.
— Уходите!
Ему потребовалась всего секунда, чтобы найти возле двери шпильку.
— Ваш замок бесполезен, — заявил Эсмонд, вставляя шпильку. — Его даже ребенок сможет открыть.
— Не собираетесь же вы… Эсмонд, даже не думайте… Защищаясь, она навалилась на дверь всем телом. Но он уже открыл замок и распахнул дверь, заставив Лейлу отступить.
— Какой же вы негодяй!
— Я знаю, что вы раздражены. Я и сам не так уж спокоен. — Он тихо прикрыл за собой дверь. — Это очень плохой замок. Я прикажу Гаспару врезать новый.
— Если вы сейчас же не уберетесь, я прикажу Гаспару вышвырнуть вас. — Лейла схватила кочергу. — Я вас предупреждаю, Эсмонд.
— Советую вам не пускать в ход кочергу. Будет много крови, и вас может стошнить. Кроме того, если вы меня убьете, не останется никого, кто бы помог вам уладить дела с полицией. Будет еще одно расследование, и уверяю вас, еще более неприятное.
Эсмонд подошел к Лейле, отнял кочергу и поставил ее у камина.
— Просто не верится, что у вас хватило наглости прийти сюда… вломиться в мою комнату, — возмущенно сказала Лейла. — Я не желаю с вами разговаривать. Даже смотреть на вас мне противно. Неужели вы так… так бесчувственны?
— Нет, я не бесчувственный. А вы оскорбили мои чувства. Что я такого сделал, что вы оттолкнули меня, словно я какая-нибудь грязная собака?
— Ничего такого я не делала. Я просто ушла.
— Вы были в ярости. Что я сделал такого ужасного?
— Не вы! — Лейла прижала ладони к вискам. — Это… Мне жаль. Я знаю, что дала вам повод думать, что… Черт!
Она залилась краской и, глядя в пол, сказала:
— Я знаю, что вела себя так… как будто завлекала вас. Сначала я вам отказала… а потом… сдалась. Как все они. Ползала, как все они. Именно так, как он и сказал — как мухи по выдержанному сыру… Как все эти ш-шлюхи. — Голос Лейлы сорвался.
— Вы просто сумасшедшая.
Эсмонд поднял ее на руки и быстро перенес на кровать. Пока Лейла соображала, что он делает, Эсмонд взбил за ее спиной подушки и подтянул Лейлу повыше.
— Вы на ночь здесь не останетесь, — дрожащим голосом заявила она.
— Это очевидно. Но я пришел, чтобы выяснить, чем я вас огорчил. Я не Знаю, что я сделал — напугал вас или внушил отвращение тем,как я все делал.
— Это никак не связано с вашими чертовыми приемами.
— Понятно. — Эсмонд протянул Лейле свой носовой платок. — Это связано с моим характером.
— И с моралью. Моей, разумеется. Поскольку у вас ее нет. Эсмонд сел на кровать в ногах уЛейлы и прислонился к столбику.
— Однако правила у меня все же имеются. Одно из них гласит: никаких романтических отношений во время расследований. Это отвлекает и — в лучшем случае — мешает делу. А в худшем — может стать опасным. В вашем случае к сожалению, усилия, затрачиваемые на сопротивление, отвлекают больше всего.
— Сопротивление? Что-то я не заметила никакого сопротивления. Напротив…
— Естественно. Это относится к вам, более того, я пытаюсь сделать так, чтобы сопротивление давалось вам с большим трудом. — Эсмонд улыбнулся. — Но я не могу устоять.
— Вряд ли имеет значение, можете вы устоять или нет. — Лейла нахмурилась. — Я это начала… и не слишком торопилась, чтобы закончить.
— Но это не делает вас шлюхой. А уж ползающей мухой — тем более.
— Все же это я на вас набросилась, разве не так?
— «Ползают, как мухи… именно так он сказал». Это сказал ваш муж?
— Это произошло в Париже, незадолго до нашего отъезда, Фрэнсис сказал мне, что шлюхи вьются вокруг вас, как мухи над выдержанным сыром.
— Яркое сравнение. Он правильно рассчитал. Этот образ должен был вызвать у вас отвращение, от которого мне будет нелегко вас избавить. И если бы вы почувствовали, что вас ко мне тянет, вы решили бы, что вы одна из этих «мух». Не глупо. Он заранее отравил любые ваши чувства ко мне. Интересно, каким еще ядом Боумонт отравлял вашу жизнь и был ли образ, который отпугивал вас от меня, единственным?
— Вы считаете, что это был яд? — Лейла все складывала и складывала платок во все уменьшающиеся квадратики. — По-вашему, Фрэнсис лгал?
— Когда он мог вывести такое заключение? Может, во время оргий? Вы думаете, что я именно так провожу свое время? Лежу в каком-нибудь борделе или притоне для курильщиков опиума с дюжиной женщин, вьющихся вокруг меня в приступе похоти?
