Роберта Джеллис - Пламя зимы
– Да, но она действительно посмотрела на тебя странно, как человек, который затаил не одно сомнение или подозрение, – резко ответила я.
– Она? – Бруно вопросительно взглянул, а затем слегка пожал плечами. – Ну тогда я скоро узнаю, что тревожит ее, если она вообще обо мне думает. Королеву нелегко понять.
Затем он потянул меня к двери, и я увидела, как все пошли в большой зал. За столом все разговоры, которые я слышала в паузах беседы с Бруно, были о замечательной победе под Норталлертоном. Но Бруно, казалось, хотел оградить меня от них, посадив рядом с собой ближе к концу стола, где было поменьше рыцарей, и развлекая в основном смешными объяснениями, почему его никогда не выберут служить королю, как других рыцарей Его Величества. И несмотря на то, что мне надоели его опасения насчет того, как бы я не выдала себя гневом или обидой за неуважение к королю Дэвиду, меня забавляли его выдумки.
Кроме того, мне больше нравилось сидеть с ним, чем среди королевских дам. Теперь, когда королева знала, что я пришла в себя, я не рискнула бы в их присутствии разыгрывать из себя идиотку. Я была уверена, что это вынудило бы Мод еще больше не доверять мне. А то, что я вернулась вдруг к своему естественному, нормальному поведению, безусловно, заставило бы всех этих дам возненавидеть меня. Они бы подумали, как и королева, что я притворялась все это время и делала из них дурочек или что, может быть, я слышала секреты, которые мне не следовало бы слышать, как, например, в тот день, когда я узнала, что Бруно совсем не склонен заигрывать с женщинами, даже если они сами этого хотят. Возможно, меня не должно было трогать, что женщины невзлюбят меня, но я вынуждена была проводить с ними почти все время днем, и мне было бы очень трудно, если бы все сторонились или презирали меня.
Я была рада отвлечься от этой проблемы и просто наслаждалась обедом. А когда трапеза закончилась и король встал, чтобы выйти из-за стола, я подумала, что могу отложить решение вопроса с королевскими дамами. Мне хотелось погулять в саду или осмотреть замок, чтобы не потеряться, если когда-нибудь мне понадобится найти дорогу одной. Бруно тоже поднялся и отодвинул наконец скамьи так, чтобы я могла легко выйти из-за стола. Я улыбнулась и машинально кивнула ему. Он мельком взглянул на короля, который в это время что-то говорил Мод, а сам посматривал на вход в свой кабинет, где его уже ждали несколько человек.
– Я должен идти, – сказал Бруно, – а ты захвати какой-нибудь еды для Эдны. И если сможешь, подыщи ей что-нибудь из одежды, получше, чем то, что на ней. Я буду признателен тебе и все заменю новым, что бы ты ей не отдала.
Я как-то забыла про девочку, и поэтому слова Бруно сильно удивили меня. Но еще больше возмутило меня, что он ушел прежде, чем я смогла прийти в себя и спросить его, как же он посмел послать путану прислуживать мне. Мне хотелось назло ему не выполнить его просьбу, но я вспомнила глаза девочки, когда я принесла ей хлеб и сыр, что остались от завтрака. Такие глаза я видела прежде – слава Богу, не часто, – в те редкие годы, когда был неурожай и не было ни рыбы, ни дичи. И, несмотря на всю мою злость на Бруно, я не смогла отказать девочке в какой-нибудь пище. Она ведь сможет унести то, что не съест, и, по крайней мере день-два будет сыта.
Я оглянулась вокруг, увидела слугу с корзинкой для милостыни и поманила его к себе. Он не удивился, когда я попросила у него корзину, просто отдал ее мне и отошел, – я думаю, чтобы взять другую. Меня, конечно, немного беспокоило, не отличались ли правила королевского застолья от наших, но я все же решила воспользоваться возможностью, так как знала, что даже в таких больших городах, как Карлайл и Ричмонд, считалось вполне нормальным и для благородных дам собирать остатки со стола и уносить их для нищих у ворот.
Пока я нагружала корзину доверху, ставя на дно то, что меньше всего могло испортиться, я старалась придумать, что могу отдать Эдне из одежды. Озноб пробежал у меня по спине, когда я поняла, что не имею ни малейшего представления, что же есть у меня в гардеробе, за исключением свадебного платья и того, что на мне. Неприятно вспомнить, что ты была действительно ненормальной. За то время, пока я размышляла о подозрениях королевы и о том, как дамы отреагировали бы на перемену в моем поведении, я сама почти поверила в то, что Мод считала правдой, – что я притворялась. Поэтому, когда я пришла в свою комнату, обрадовалась, увидев там Эдну, обрадовалась, что могу разговаривать с ней под предлогом, что это Бруно распорядился выдать ей платье, с ее помощью открыть сундук и посмотреть, что в нем. С облегчением я увидела там все, что было у меня в Улле. Я думаю, это старые служанки, что остались со мной, чтобы встретить лицом к лицу завоевателей, паковали мои вещи. Даже мое платье для верховой езды и простая одежда для работы в саду и кладовых оказались в сундуке. А на самом дне лежала моя корзинка для шитья, с иглами, булавками, нитками и ножницами. Я чуть не разрыдалась, когда вспомнила, что в основном мое шитье заключалось в штопании одежды моих родных, но сразу постаралась выбросить это из головы, так как нужно было что-нибудь придумать с платьем, которое я обещала Эдне. Она была вдвое меньше меня, и я очень смеялась, когда она надела мое платье. На ней оно больше походило на палатку, чем на одежду.
Я очень удивилась, узнав, что она не умеет шить. Она настолько искусно помогала мне одеваться, что я подумала, она умеет делать все, что полагается служанке. Но руки у нее оказались ловкие, и, когда я отрезала широкую полосу у юбки снизу и показала ей, как вдевать нитку в иголку и класть стежки, она очень даже неплохо для такого грубого шерстяного платья подогнула и подшила подол. Я должна была показать ей кое-что еще. И это, конечно, было достаточным поводом, чтобы задержаться в комнате, подальше от общества других дам. Разумеется, я не могла бы кому-нибудь сказать, что учила свою служанку шить, но то, что, недавно выйдя замуж, я пересматриваю и переделываю свой гардероб, было нормальным. Таким образом я успокоила себя, что смогу несколько дней не выходить, и улыбнулась, когда Эдна спросила меня робким, дрожащим голосом:
– А что я должна сделать с этим куском ткани, мадам?
Ее пальцы гладили грубый кусок шерстяной ткани. Это платье было самым изношенным и испачканным из моей рабочей одежды, выгоревшим от, насколько я помню, красивого темно-бордового цвета до тускло-коричневого. Правда, новый цвет имел свои преимущества: земляные пятна были почти незаметны на нем.
– Ты бы хотела оставить его себе? – спросила я в ответ.
– Если это не слишком нагло с моей стороны, – засомневалась Эдна, – я могла носить бы это как шаль. Скоро совсем похолодает.
