Томас Шерри - Ночь для двоих
Элиссанда смотрела на него во все глаза, словно он поведал ей, что пришел домой голым и всю дорогу танцевал. Маркиз почувствовал раздражение. На ее физиономии читалась убежденность, что он сделал какую-то глупость — иначе появление раны объяснить было невозможно. Кучера наверняка иногда стреляют в своих пассажиров. Это должна знать даже деревенская тетеха вроде теперешней леди Вир.
Он снова занялся раной, брызнув на нее спирта. Элиссанда подошла и взяла из его рук платок:
— Я помогу.
Какая доброжелательность! Вот только он не испытывал доброжелательности к ней, уходя из дома, и за прошедшие часы это отношение не изменилось.
«Я не настолько глуп, чтобы не суметь обработать простую рану».
Элиссанда вышла из комнаты и почти сразу вернулась с разорванной на длинные полосы нижней юбкой. Вир дал ей баночку с борной мазью, которую тем временем отыскал. Леди Вир с сомнением взглянула сначала на баночку, потом на супруга. В общем, все правильно. Она уверена, что он клинический идиот, поэтому каждое разумное действие с его стороны вызывает недоверие.
Прибавив света, Элиссанда нанесла мазь на лоскут ткани, приложила его к ране и забинтовала. После этого она вытерла кровь с пола и собрала окровавленные тряпки.
— Я знала, что Лондон — опасный город, но даже не подозревала, насколько опасный. Получается, что законопослушные граждане подвергаются опасности, даже просто выходя на улицу. — Она сложила все грязные вещи в разорванный фрак и связала в узел. — Где вы были, когда вас подстрелили?
— М-м-м... точно не знаю.
— Ну, тогда, где вы сели в экипаж?
— М-м-м... точно не помню.
Леди Вир нахмурилась:
— Вы не кажетесь обеспокоенным. Такое часто случается?
Оставила бы она его в покое! Последнее, что ему сейчас необходимо, — это допрос с пристрастием.
— Her, конечно, нет. — В большинстве — в подавляющем большинстве — случаев его работа обходилась без особых трудностей и тем более без кровопролития. — Я пьян, только и всего.
Элиссанда нахмурилась еще сильнее:
— Интересно, что за кучер возит с собой пистолет?
— Тот, который ездит по улицам в три часа ночи, — резко ответил Вир, утомившись от вопросов.
Его собеседница поджала губы:
— Не шутите так. Вас могли убить.
Лицемерная забота разозлила маркиза.
— Но вы, наверное, не отказались бы стать вдовой? — Маркиз больше не мог контролировать свои слова.
Выражение ее лица изменилось, стало настороженным, что, впрочем, не скрыло шок и опасение.
— Прошу прошения?
— Вы желали Фредди, а не меня. Может быть, я и глуп, но не настолько.
Элиссанда обхватила себя руками за плечи.
— Я не желала лорда Фредерика.
— Желать. Предпочитать. Да кая разница? Не придирайтесь к словам. И раз уж мы об этом заговорили, хочу заметить, что мне не нравится, как вы женили меня на себе.
Она прикусила губу.
— Мне очень жаль. Поверьте, это правда. Я постараюсь как-то компенсировать...
Прелестно. И нереально. Ему не следовало пить столько рома. Он сделал это только для нее, чтобы Холбрук оторвал от дивана свою ленивую задницу и расшифровал досье. Тогда ее дядю можно будет арестовать, и тетя сможет жить свободно, не опасаясь его угроз.
И это ее благодарность? «Я постараюсь как-то компенсировать...».
— Хорошо. Сделайте это. Компенсируйте.
Элиссанда отшатнулась.
Вир был слишком пьян, чтобы его заботил ее испуг.
— Раздевайтесь.
Он был пьян до беспамятства.
Его тело само по себе было достойно внимания. Элиссанда однажды видела в книге по классическому искусству изображение статуи Посейдона. Она долго рассматривала ее, восторгаясь тем, что греки считали эталоном мужской красоты, хотя это была всего лишь фантазия, плод воображения скульптора, а вовсе не реальность.
Она пребывала в этом убеждении до тех пор, пока не встретилась с Виром. Он имел такое же тело, рельефную мускулатуру, классические пропорции.
А как он держался! Его осанке могли бы позавидовать все греческие боги разом.
Да, физически он был великолепно сложен и потрясающе красив. Засмотришься.
Элиссанда настолько погрузилась в свои мысли, что не разобрала его слов.
— Прошу прощения?
— Я сказал, чтобы вы сняли одежду, — повторил он как нечто само собой разумеющееся.
Новоявленная леди Вир лишилась дара речи.
— Не стану утверждать, что не видел ваши прелести раньше. Мы женаты, если вы еще помните об этом.
Она откашлялась.
— Это действительно компенсирует вам то, что я вас использовала?
— Боюсь, что нет. Но это поможет сделать наш брак терпимым. Во всяком случае, пока. Если, конечно, я вспомню, как прерывают половой акт.
— Что... что значит — прерывают?..
— Ну вы же так хорошо помните Священное Писание. Как там звали этого парня, Онан, кажется? Ну да. Он самый. Что он сделал?
— Пролил свое семя.
— У вас замечательная память. Не только Песнь Песней, но и это…
Библия была одной из нескольких книг на английском языке, которые дядя оставил в доме.
— Да, — продолжил Вир, — согласитесь, было бы хорошо, если бы я взял вас, но пролил свое семя куда-нибудь еще. Не на пол, сразу говорю. Может быть, на ваш мягкий живот. Или на великолепную грудь. Если же у меня будет плохое настроение, я заставлю вас его проглотить.
Элиссанда стояла и молча моргала, не в силах даже спросить, шутит ли он. Похоже, что нет.
Он был честен с ней, добр к ее тете. И это после всего, что она сделала. Он показал себя с самой лучшей стороны даже в столкновении с ее дядей. Поэтому она уснула в поезде, доверчиво прильнув к нему. Но когда он вечером начал раздеваться и завел ее в гардеробную, она испугалась. Память о боли, испытанной в первую брачную ночь, была еще свежа. Вот и теперь страх вернулся. И с его стороны как-то неправильно требовать, чтобы она разделась, когда он вовсе не настроен на любовную игру, а откровенно зол.
— Вы наверняка хотите отдохнуть, — предположила она.
Маркиз надменно поднял одну бровь:
— Разве я не сказал, что хочу видеть вас без одежды?
— Но вы ранены, и сейчас пять часов утра.
— Вам предстоит еще очень многое узнать о мужчинах, если вы всерьез считаете, что царапина на руке способна помешать сексу. Ну же, раздевайтесь и ложитесь в постель.
Ее голос звучал все тише и тише.
— Возможно, сейчас не самое удачное время. В вас больше рома, чем на пиратском корабле, и вы...
— И я желаю спать со своей женой.
Элиссанда даже не подозревала, что муж может так говорить — уверенно, решительно. Он не угрожал ей, но она почему-то сразу поняла, что отказываться не стоит.