Хелен Хамфриз - Путешествие безумцев
– Доброе утро, Энни, – сказала Изабель голосом, полным тоски.
Подойдя ближе, Энни заметила слезы у нее на глазах.
– Доброе утро, мэм, – ответила Энни, переливая воду в туалетный тазик. Что лучше – уйти? Или спросить, в чем дело? Энни поставила пустой кувшин рядом с тазом.
– Отчего ты не уходишь?
– Просто так, мэм.
– Хорошо, тогда разожги мне камин. Сегодня с утра холодно, и я замерзла.
Энни обрадовалась, что у нее появился предлог задержаться. Она быстро собрала пепел на совок, засыпала в камин уголь и развела огонь. Изабель все это время всхлипывала у нее за спиной. Закончив с камином, Энни решила, что лучше всего будет уйти, ни о чем не спрашивая.
– Пожалуйста, не уходи, – голос Изабель остановил Энни на пороге с совком в руке.
Энни вернулась к ней, неся перед собой совок с пылью и пеплом, словно драгоценный подарок.
– Я ненавижу плакать, Энни, – жалобно произнесла Изабель.
– Как я могу вам помочь, мэм? – спросила Энни.
– Заставь меня перестать плакать, – сказала Изабель, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Можешь?
Энни невольно взмахнула рукой, забыв про совок с пеплом, и его частицы повисли в воздухе мелким дождем.
– Приказываю вам перестать плакать, мэм, – повелительно произнесла Энни. – Ну как, подействовало?
– Нет, – ответила Изабель, откинув одеяло и спуская ноги на пол. – Наверное, для этого я должна стать тобой.
– Мной, мэм?
– Если бы я была тобой, мне бы все давалось легче, – ответила Изабель, вставая.
«Это вряд ли у тебя получится», – подумала Энни, но вслух согласилась.
– Тогда идите сюда, мэм, – сказала она. Изабель покорно последовала за Энни к камину, и Энни вложила ей в руку тряпку.
– Надо протереть облицовку камина. – Энни показала Изабель, где надо вытирать пыль. – А также все картины, рамы, вазы и статуэтки. После уборки они обязательно должны быть на своих прежних местах, мэм.
– Будет более убедительно без «мэм», – сказала Изабель.
– Да, мэм, – ответила ей Энни, и они улыбнулись друг другу.
Изабель делала свою работу спокойно и очень добросовестно. Пока она протирала мокрой тряпкой каминную доску и статуэтки на ней, Энни собрала простыни и занавески для стирки. Обе молчали. На мгновение задержавшись у окна, за которым по небу проплывали клочковатые облака, Энни смотрела, как работает Изабель. Та не торопилась и ничего не пропускала.
– Из вас бы вышла хорошая горничная, мэм, – сказала Энни.
– Ты, – ответила Изабель, подняв лицо от своего туалетного столика, который в данный момент протирала. – Не всякая горничная. Только ты.
Казалось, на этот раз средство Энни помогло: Изабель перестала плакать, и горькие мысли о вчерашнем разговоре с Эльдоном куда-то отступили. Как бы ей хотелось, чтобы он вел себя по-другому, чтобы все было по-другому! Она аккуратно стерла пыль с настольного зеркала и ящичка с расческами. Душевное облегчение снизошло на нее неожиданным подарком.
– Чтобы отвлечься от горестей, мэм, нет ничего лучше работы.
Услышав это, Изабель тут же снова о них вспомнила. Вспомнила, что Эльдон фактически возложил на нее вину за гибель их детей. Словно они родились мертвыми именно из-за какого-то ее телесного порока.
Изабель уронила руку с тряпкой и оперлась на камин. Тепло горящего очага проникало сквозь ткань ее ночной рубашки.
– Энни, – тихо позвала она.
– Что, мэм.
– Не покидай меня!
Энни удивленно вскинула глаза. Изабель стояла, прислонившись к камину, и, кажется, снова собиралась расплакаться. За окном на их дом накатывалась буря, вдали громыхнул гром.
– Вы встали слишком близко к огню, мэм! Отойдите на шаг – рубашка может загореться.
– Не покидай меня, – повторила Изабель, не двигаясь с места.
– Я вас не покину, мэм!
Изабель отошла от камина. За окном разразился дождь.
Пока Изабель снимала Мадонну, дождь шел, не стихая. Разбиваясь о его косые струи, дымчатый свет падал внутрь студии рваными полосами. Чтобы при таком освещении добиться нужного эффекта, приходилось применять длинные экспозиции. Энни уже перепробовала множество поз: на коленях у залитого с внешней стороны водой стекла, похожего на колеблющуюся кисею, стоя лицом к свету, стоя спиной к свету… Каждая поза привносила свою ноту в восприятие концепции божественной добродетели, олицетворяемой Мадонной. И, словно звуки одинокой свирели, эти ноты сливались в грустный мотив, в котором Изабель слышала всю печаль жизни.
Едва солнце скрылось за облаками, в стеклянном доме стало на удивление холодно. Из-под двери и через щели между стеклами сразу потянуло сквозняком, перемешивая внутри помещения холодный и влажный воздух. Энни поплотнее закуталась в свой плащ, наконец по достоинству оценив его толстую шерсть.
– Вот и хорошо, – сказала Изабель. – Общий трепет, взволнованность подчеркнут смирение.
Энни промолчала, только поглубже закуталась в плащ, словно облекаясь в смирение. Все ее мысли были только о чашке горячего чая, которую она сможет позволить себе после сеанса.
Когда на пороге студии неожиданно появилась кухарка, Энни с надеждой подумала, уж не прочла ли та ее мысли и не принесла ли им чего-нибудь горячего. Кухарка, однако, не замечая Энни, направилась прямо к Изабель.
– Миссис Дашелл, – сказала кухарка хозяйке, – пришло письмо, о котором вы меня предупреждали.
Кухарка передала в руки Изабель большой коричневый конверт.
– Спасибо, Герти, – произнесла Изабель, принимая конверт из рук кухарки, и как-то опасливо положила его на крышку фотокамеры. – Прости, что тебе пришлось идти сюда под дождем.
– Ничего, мэм, рада служить вам.
Энни заметила, как мягко и уступчиво кухарка говорила с хозяйкой. Герти. Энни впервые услышала, как кухарку назвали по имени.
Кухарка вышла из студии, даже не удостоив Энни взглядом. Энни знала, что она не одобряет это позирование, считая, что это не дело горничной. А уж тем более в качестве Мадонны.
– Что это? – спросила Энни, когда та удалилась. Изабель стояла все в той же позе, не мигая глядела на конверт и даже не пыталась открыть его.
– Открой ты, – сказала Изабель, – И не читай письмо, просто скажи мне, что там написано.
Энни взяла большой конверт из плотной бумаги. Внутри его было что-то тяжелое и круглое. Она надорвала край конверта. Тяжелый металлический диск выскользнул к ней на ладонь. Развернув письмо, она прочитала его про себя и, закончив чтение, подняла взгляд на Изабель. Та стояла в прежней позе, закрыв глаза.
Энни вложила медаль в ладонь Изабель – в тусклом свете студии металл ярко сверкнул желтым.
– Это с Дублинской выставки, мэм, – сказала Энни. – Ваши работы получили золотую медаль.
