Антонио Форчеллино - Червонное золото
X
ЗОЛОТАЯ ГОРА
(ИЗ ЗАПИСОК МАРГАРИТЫ)
На следующий день порывистый северный ветер разметал клочья тумана, еще оставшиеся на лесистых холмах. Все засверкало золотом под открывшимися окошками синего неба: пожелтевшие каштаны в долине под скалой, скальный туф, такой же золотистый, как и тот, из которого были построены дома, крыши, покрытые желтым, выгоревшим в летнюю сушь лишайником. Во дворе я только теперь заметила остролист, покрытый красными ягодами. Птицы безуспешно пытались их клевать и тут же напарывались на колючки, скрытые в листве.
Я не пошла к мессе, которую мои подруги отстояли вместе с монахинями, чтобы не возбудить их подозрений. Притворялись они мастерски, сам Никодим бы лучше не придумал: превозносили предрассудок днем и всеми силами боролись с ним по ночам. Сад оказался в моем распоряжении, и весь маленький город, казалось, тоже был мой. Он втиснулся под защиту огромной, позолоченной осенью скалы, которая тысячью мелких ущелий спускалась в долину.
Первой мне навстречу попалась Рената, согнувшаяся под тяжестью невеселых дум о вчерашнем собрании. Маленький рот хранил озабоченное выражение, но ясные детские глаза от близости к небу стали еще прозрачнее. Я не понимала, как они там, в Ферраре, могли считать ее уродиной, как могли не заметить чистоты и силы, которые покоряли в ней с первого взгляда.
Сильный, почти мужской подбородок, высокий рост и узкие бедра создавали идеальную модель двойственной натуры ангела. Больше ничего мужского в ней не было, разве что необычайная скрытая энергия, которая ощущалась, когда она находилась поблизости. Ее можно было бы сравнить с исходящей от мужчин энергией мускулов, но сила Ренаты была другой природы, духовной, и струилась, как прозрачный горный источник. Нынче утром на ней был бархатный корсаж цвета сливы и переливающаяся желто-оранжевая блузка. Широкая бархатная юбка явно стесняла пружинистый шаг юного охотника, которым двигалась Рената.
Увидев меня, она улыбнулась ясной, как погожее утро, улыбкой. Чуть приподняв юбку, чтобы перешагнуть через обломанные ночной непогодой ветки смоковницы, она двинулась мне навстречу с распростертыми объятиями, словно мы не виделись целый год. Рената вносила в кружок энергию живой природы, которая уравновешивала мрачноватый ночной экстаз Виттории. Если бы ее волосы освободить от дурацкой золоченой сетки, а длинную шею — от подобного ошейнику модного воротника, она стала бы похожа на богиню Диану.
Мы уселись на скамью.
— Маргарита, какая ты сегодня красивая в золотом отсвете скалы! Никогда не думала, что камень осенью может сверкать таким золотом. Подумать только, ведь мы, как эти монахини, которые здесь оказались от нужды или от страха, заперты в темнице и не можем позволить себе даже прогулку. А я бы с радостью добралась вон до того аббатства, видишь, с башней, похожей на голубятню? Говорят, тамошние монахи готовят из мускуса восхитительные духи и чудодейственные кремы. Ой, посмотрите, как засеребрились оливы после сбора урожая! А мы должны идти к этому гнусному Пьерлуиджи с его проклятым двором… И отказаться нельзя. Поул прав: стечение обстоятельств велит оказывать честь Фарнезе. Но есть еще кое-что…
Рената оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что в саду никого нет, и придвинулась поближе, понизив голос, словно из расселины, в которую обрывалась стена, нас кто-то мог подслушать.
— Все упорно говорят о готовящемся браке между сыном Элеоноры Гвидобальдо и младшей дочерью Пьерлуиджи Витторией Фарнезе. Этому союзу никто не рад. Ни Элеонора, ни ее брат кардинал, который правит герцогством Мантуанским с тех пор, как умер их третий брат, несчастный Федерико.
Она замолчала, ища в моих глазах искру интереса, но не нашла и быстро заговорила снова:
— Ты, наверное, слышала разговоры о Федерико Гонзаге и его скандальной любви к Саламандре, как велела себя называть его содержанка.
Охнув от собственной откровенности, Рената прикрыла рот рукой и продолжала, глядя мне прямо в глаза:
— Не пойми меня превратно, ты же знаешь, я считаю, что куртизанка достойна большего уважения, чем покорная и алчная супруга, но Саламандра так отчаянно водила его за нос, что бедный Федерико стал притчей во языцех во всей Италии. Его брат кардинал Эрколе — совсем другой, он умен и осторожен, он ловкий политик, вдохновленный искренней верой, трудно найти такого среди правителей.
Итак, она намекала на принадлежность Эрколе к секте, но я это знала и раньше, еще до отъезда в Рим.
— Кардинал Гонзага против этого брака, его отношения с Фарнезе всегда были нелегкими; десять лет назад он даже вынужден был уехать из Рима из-за противоречий с Павлом Третьим. Он полагает, что после смерти старика клану Фарнезе придется выдержать серьезные сражения, чтобы удержать то, что они награбили за десять лет понтификата Павла.
Рената старалась сидеть прямо, не ежась в утреннем холодке, и, презрев светский этикет, размахивала руками, словно разговаривала с глухой.
— Но Гвидобальдо, мерзкий тип, заносчивый и тщеславный, идет напролом. Папа пообещал ему огромное приданое, и переговоры продолжаются. Элеонора ничего не может поделать, и ей приходится относиться к Пьерлуиджи как к отцу своей будущей невестки. Ясно, что множество мелких владений, на которые разделена Италия, постоянно провоцируют круговерть союзов, не всегда приятных и не всегда законных. Во Франции проще, там есть один арбитр, король, который дает личное разрешение на браки между различными кланами, учитывая все интересы, связанные с браком. В Италии же брачные переговоры проходят очень мучительно.
Рената замолчала и склонила голову, улыбнувшись мне. Наверное, вид у меня был рассеянный, потому что чудесная погода мешала сосредоточиться на нудных проблемах династических браков между семьями итальянских герцогов.
— Наверное, ты считаешь меня сумасшедшей, но, к сожалению, законы именно таковы, и мы, женщины, — не более чем товар, идущий на обмен. Не знаю, чья жизнь тяжелее: наша, с ее ежедневной борьбой за то, чтобы наши жизни не разбивали в угоду государственным интересам, или твоя, с борьбой за возможность быть хозяйкой своей жизни. Конечно, ты унижаешь себя, отдаваясь мужчинам за деньги, но разница тут небольшая. Она состоит в том, что ты сама назначаешь себе цену, а нам ее назначают другие. И если ты думаешь, что сыновья способствуют укреплению нашего шаткого положения, ты ошибаешься. У меня есть сын, первенец, которого я вырастила с огромной любовью, и он уже меня предал. Думаю, когда он сможет занять место отца, мне придется покинуть двор. У нас на все разные взгляды, и он считает меня досадной помехой в управлении государством. Вот тебе и результат.
