Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..
Он думал о ее теле, освобожденном от платья. Теле, податливом под его руками и губами, исследующими ее кожу, считая веснушки, которые, несомненно, скрывались под ее одеждой.
Амелия.
Он выпил еще одну порцию в ее честь. Это казалось почти правильным, ведь в последний раз их примирило пиво. Это было прекрасное бренди, крепкое и нетерпкое — одна из последних бутылок, которые он приобрел прежде, чем вывозить его из Франции стало незаконным. Он поднял свой бокал. Она заслужила самого лучшего тоста.
А может, и двух, решил он, когда осушил свой стакан. Конечно, Амелия стоила двух бокалов бренди. Но когда он поднялся и потянулся к графину, он услышал в зале голоса.
Это была Грейс. Она казалась веселой.
Веселье. Это было трудно. Томас не мог даже вообразить такую простую, легкую эмоцию.
Потребовалась лишь секунда, чтобы узнать другой голос. Он принадлежал Одли и звучал так, как будто он хотел обольстить ее.
Проклятье.
Грейс была увлечена им. Он заметил это за последние несколько дней, когда она краснела в его присутствии и смеялась над его остроумными замечаниями. Он подумал, что она имела право влюбиться в кого захочет, но ей–Богу, в Одли?
Он чувствовал себя преданным наихудшим образом.
Неспособный помочь себе, он двинулся к двери. Она было немного приоткрыта – достаточно, чтобы слушать, не будучи замеченным.
— Вы можете называть меня Джеком, — сказал Одли.
Томас хотел вмешаться.
— Нет, я так не думаю, — голос Грейс звучал, как будто она неосознанно улыбалась.
— Вы не будете так называть меня?
— М–м–м–м… нет.
— Однажды Вы сделали это.
— Это, — сказала Грейс, очевидно флиртуя, — было ошибкой.
Томас шагнул в зал. Некоторые вещи просто нельзя было вынести.
— Вот именно.
Грейс задохнулась и в шоке посмотрела на него.
— Откуда, он взялся, черт возьми? — пробормотал Одли.
— Какая приятная беседа, — Томас растягивал слова. — Одна из многих, как я понимаю.
— Вы подслушивали? — сказал Одли. – Какой стыд.
Томас решил проигнорировать его. Лучше так, чем позволить себе придушить его. Он подозревал, что будет трудно объяснить это властям.
— Ваша милость, — начала Грейс, — я…
О, ради Бога, если она могла называть Одли Джеком, то, проклятье, она могла бы снова использовать его имя.
— Я — Томас, разве Вы не помните? – перебил он. — Вы использовали мое имя намного чаще чем единожды.
Он почувствовал короткую острую боль раскаяния, видя несчастное выражение ее лица, но это быстро прошло, когда Одли, как обычно, настойчиво вмешался.
— Это правда? – спросил он, пристально глядя сверху вниз на Грейс. — В таком случае, я настаиваю, чтобы Вы называли меня Джеком.
Он повернулся к Томасу и пожал плечами.
— Так будет справедливо.
Томас уже едва сдерживался. Что–что уродливое росло в нем, что–то разъяренное и черное.
И каждый раз, когда Одли говорил — его тон был настолько забавен, его улыбка настолько легкой, как будто ничего не имело значения. Это подпитывало темный узел в его животе, жгло его грудь.
Одли повернулся к Грейс.
— А я буду называть Вас Грейс.
— Не будете, — отрезал Томас.
Одли поднял бровь.
— Он всегда принимает за Вас решения?
— Это — мой дом, — выдавил Томас. Черт побери, его не будут игнорировать.
— Возможно ненадолго, — пробормотал Одли.
Это был его первый враждебный комментарий, и по ряду причин Томас нашел это почти смешным. Он посмотрел на Грейс, потом на Джека, и внезапно ему стало ясно, как отчаянно Одли хотел уложить ее в свою постель.
— Только чтобы Вы знали, — сказал Томас, подсознательно принимая тон Одли, его улыбку, все его поведение, — она не передается вместе с домом.
Одли напрягался, и его подбородок дернулся. Ах, подумал Томас, прямое попадание. Великолепно.
— Что Вы имеете в виду? – спросил он.
Томас пожал плечами.
— Думаю, Вы знаете.
— Томас, — сказала Грейс, пытаясь вступиться.
Он почувствовал горечь от этих слов.
— О, мы вернулись к Томасу, не так ли?
Затем Одли в своей обычной веселой манере повернулся к Грейс и сказал:
— Я думаю, что Вы ему нравитесь, мисс Эверсли.
— Не будьте смешны, — сказала Грейс.
И Томас подумал, почему бы нет? Почему он не мог увлечься Грейс? Это была бы неплохая партия, меньше сложностей, чем с этим расцветающим чувством к Амелии.
В любом случае ему стало интересно, как на это отреагирует Одли, поэтому, скрестив руки, они пристально посмотрел на него.
Одли просто улыбнулся, приняв вызов.
— Я не желал бы удерживать Вас от Ваших обязанностей.
— Ах, теперь это — мои обязанности?
— Пока дом все еще ваш.
— Не только дом, Одли.
— Вы думаете, что я не знаю этого? — Что–что загорелось в его глазах, что–то другое и абсолютно новое. Это был страх, начал понимать Томас. Одли был испуган получением титула.
Хорошо, если бы так и было.
Впервые Томас начал чувствовать слабый проблеск уважения к этому мужчине. Если он знал достаточно, чтобы бояться …
Отлично, по крайней мере, это означало, что Одли не был полным дураком.
— Извините меня, — сказал Томас, потому что больше не чувствовал себя вполне уравновешенным. Виной тому было бренди и это небольшое столкновение. Никто из них не был таким, каким должен был быть – ни Грейс, ни Одли, ни тем более он сам.
Он повернулся на пятках, плотно закрыв за собой дверь. Если бы они говорили, он смог бы услышать их, но, конечно, они не были настолько глупы, чтобы остаться. Они пошли бы куда–нибудь в другое место, чтобы посмеяться и пофлиртовать. Одли попытался бы поцеловать Грейс, и, возможно, она позволит ему, и они были бы счастливы, по крайней мере, сегодня.
Томас сидел в своем кресле, смотрел в окно, спрашивая себя, почему он не мог плакать.
Позже тем же вечером Томас сидел в своем кабинете, чтобы якобы просмотреть свои дела. По правде говоря, он искал уединения. Он не очень наслаждался компанией других в эти дни, особенно когда эти единственные «другие» – его бабушка, его новый кузен и Грейс.
Несколько раскрытых бухгалтерских книг лежали на столе, с бесчисленными колонками, заполненными аккуратными числами, выведенными на странице чернилами его собственной рукой. Конечно, управляющему Белгрейва платили за ведение учета, но Томасу нравилось заботиться обо всем лично. Так или иначе, его мозг по–другому воспринимал информацию, когда это он сам записывал все цифры. Он попытался бросить эту привычку несколько лет назад, когда казалось ненужным иметь два полных набора отчетов, но почувствовал, что так он мог бы упустить что–то важное.
