Кэролайн Линден - Лишь в твоих объятиях
Крессида прижалась лбом к двери. Она тяжело дышала и дрожала. Он удерживал ее, его голые руки почти касались ее. Его ладони скользнули выше по дереву двери, а потом его руки обвились вокруг ее плеч. Она чувствовала его дыхание на своем затылке и не могла не думать, как они выглядят, прижатые друг к другу, как любовники. Если бы у нее мелькнула мысль, даже намек на то, что он мог оказаться в библиотеке голым до пояса, она никогда не открыла бы дверь… или она так успокаивала себя.
Когда она случайно вошла в библиотеку, чтобы взять другую книгу, и увидела, его, до пояса обнаженного, со склоненной головой, ее ноги словно приросли к полу. И только когда Алек заметил ее, она спохватилась и перестала откровенно разглядывать его. Он был великолепен — гладкие мышцы без намека на жир, такая мощь, несмотря на шрамы. Ей приходилось и раньше видеть шрамы, но они не были столь ужасными. Один шел по плечу и по спине, как если бы его пытались разрубить надвое. Они явно были старыми, но бугрились, как если бы плохо зажили.
Она вжалась в дверь, чтобы он не развернул ее и чтобы не касаться шрамов, которые могли причинять ему боль. Ей хотелось обнять его, утешить, снять тяжесть с его души. «Джулия не права», — билась в ней неистовая мысль. Он не жестокий и не самонадеянный, человек с такими шрамами должен был пройти через что-то очень страшное. Какие бы тайны он ни хранил, они были для него тяжелой ношей.
— Подождите, — снова шепнул он. Его губы были у ее затылка, прядки, выбившиеся из косы, шевелились от его дыхания. — Пожалуйста… подождите.
Крессида ждала. Ждала того, что будет дальше, ждала, не зная, что будет делать она сама. Она могла бы бесконечно стоять здесь и ощущать себя в его руках. Он удерживал ее не как пленницу, а как сокровище, которое долго искал и, наконец, нашел. Она больше не говорила себе, что ведет себя глупо или безрассудно — скорее всего, и то и другое, но она не могла больше скрывать от себя причину. Она влюбилась в Алека Хейза.
Он коснулся ее затылка, его пальцы погрузились в ее волосы. Крессида проглотила готовый вырваться стон удовольствия и повернула голову так, что ее висок оказался прижатым к двери. Его ладонь легла на ее кожу, переместилась на спину, а его горячие губы коснулись ее шеи. Крессида перестала дышать, потом прерывисто втянула в себя воздух, и это было похоже на стон, вызванный желанием. Он что-то пробормотал, его губы двинулись к чувствительному местечку за ухом.
Пальцы Крессиды впились в дерево, долгий нежный поцелуй перевернул ей душу и разлил тепло по ее телу. Соски у нее затвердели, колени стали мягкими. Она жаждала его обнимающих рук, его губ на своем теле. Ей хотелось повернуться, обнять его, касаться его губами. Она хотела, чтобы он знал, что она хочет его.
— Алек, — шептала она, когда он тыкался носом в мягкую кожу на изгибе ее плеча, и его волосы касались ее щеки. — Алек…
Он замер и резко отпустил ее. Крессида, поворачиваясь, качнулась — ее тело все еще оставалось безвольным от его прикосновений. Он мог взять все, что хотел, она жаждала этого. Но когда она повернулась лицом к нему, готовая отдать ему сердце и тело, он пробормотал проклятие и сделал еще один шаг назад. Пламя страсти, только что горевшее в его глазах, угасло, уныние пришло на смену ему, отчего она почувствовала себя совсем больной.
Какое-то время они, тяжело дыша, смотрели друг на друга. И когда она была готова сделать шаг к нему, он отступил.
— Извините меня, — прошептал он. — Я сожалею. — Он опустил голову и снова пробормотал проклятие. — Простите.
— Крессида изумленно смотрела, как он повернулся и пошел прочь, подхватив с пола рубашку. Прежде чем он натянул рубашку, она краем глаза заметила на его спине множество мелких шрамов. Не оборачиваясь, он вышел, захлопнув за собой дверь, и громкий звук хлопка не сразу затих в тишине библиотеки.
Она медленно прошла по комнате. Его куртка, жилет и галстук валялись на ковре, словно он срывал и отшвыривал их. Наверное, так оно и было. Она подняла куртку и аккуратно положила на диван. Что мучило его, гадала она, и как ему удавалось хранить это в себе, никого не допуская внутрь? Она подняла жилет. Он был новым, сшитым из прекрасной, очень дорогой материи, но Алек с такой поспешностью и небрежностью срывал его, что одна пуговица вообще отлетела. Крессида огляделась и нашла ее на ковре, в нескольких шагах от жилета. Она благоразумно сунула ее в жилетный кармашек и положила жилет поверх куртки. Из кармашка торчал уголок платка, она не сводила с него глаз, пока складывала галстук. Не успев даже понять, что она делает, Крессида вытащила платок и спрятала его в рукав платья, а потом торопливо покинула библиотеку, пока никто не застал ее там.
В своей комнате она вынула добычу. Платок тоже был новым, свежевыстиранным, с вышитыми в уголке буквами «АБХ». Он хранил запах мыла и приятный аромат выглаженного полотна. Крессида приложила его к щеке.
Кто же он такой? Человек сомнительной репутации, офицер, блудный сын, предатель, мужчина, который смотрел на нее глазами, полными желания и отчаяния, человек, исполосованный шрамами. Она потерлась щекой о гладкую ткань. Может быть, он был всем этим и даже больше. Но она… полюбила его.
Глава 17
— Вы меня слышите? — Голос звучал странно, с гортанными звуками, будто говорил иностранец. Он гадал, кто бы это мог быть и почему голос доносится из моря темноты.
— Эй, солдат, давно пора очнуться.
Давно пора. Алек некоторое время обдумывал эту мысль. Очнуться. Солдат. Теперь, когда она произнесла это, он ощутил, что чувствует себя так, словно долго спал. Солдат. Очнуться. Солдат. А-а…
Он вздрогнул, как если бы рядом упал французский снаряд. Но нет, не летели осколки и обломки, не было слышно криков раненых. Стало ясно, что это память сыграла с ним злую шутку. Французы обрушили на его драгун град снарядов, кося их ряды. Люди падали на полуслове с застывшим на лицах ужасом. Французские уланы возникли ниоткуда, солнце сверкало на их длинных пиках, и половина его людей в панике пустились бежать. Алек бросился за ними, пытаясь вернуть на позиции, но их как ветром сдуло.
Давно пора очнуться…
Он с трудом открыл глаза. Вернее, приоткрыл их.
— Как? — прохрипел он.
Старая женщина подняла глаза от вязанья. Ее личико с маленькими живыми глазами и широким носом было похоже на сморщенное яблоко.
— Англичанин, — произнесла она, и Алек понял, что она говорила на плохом французском. — Она поднялась со стула и подошла, чтобы потрогать его лоб. Рука у нее была теплой. — Лихорадки нет. Хорошо.
