Элоиза Джеймс - Однажды в замке
Гауэйн осторожно обтирал ее прохладной водой, снова вызывая этот пульсирующий жар.
– Довольно, – сказала она садясь, на случай если он примет за ободрение тот факт, что ее бедра судорожно дергаются под его прикосновениями.
Он поцеловал ее.
– Ты не против, если я буду спать здесь?
Краска бросилась ей в лицо. Как глупо она себя ведет!
– Не против, конечно.
Было очень трудно не испытывать неприязни наутро. Глаза Гауэйна полыхали, когда он сказал ей, что ночь была лучше его самых безумных фантазий. Эди ненавидела себя за ложь. Ненавидела.
Она глубоко вздохнула, готовая исповедаться, когда в дверь поскреблись.
– Войдите! – крикнул Гауэйн.
В комнату деловито вошла Мэри в сопровождении камердинера, отчего Эди пришла в ужас. За ними последовали горничные с подносами, на которых стоял их завтрак.
Возможность снова упущена.
Эдит прикусила тост, пока Трандл выложил халат Гауэйна, а Мэри стала готовить Эди к утреннему туалету.
Закончив завтрак, Гауэйн встал и пошел в свою комнату, где, пока он одевается, предстояло выслушать очередной отчет насчет ограды загона.
Эди сказала себе, что брак обязательно требует компромиссов.
Если бы только она не солгала…
Сердце замирало каждый раз, когда она думала об этом. Но если она признается, Гауэйн может подумать, что она ни на что не способна.
На память пришло ужасное слово: «фригидность».
Это звучало приговором. Женщина, похожая на ледник. Что, если и Эди такая? Что, если она никогда не достигнет того состояния, которое описывала Лила?
Обычно она не была слишком уж громогласной…
Но если она скажет правду сейчас, вдруг Гауэйн заставит ее проконсультироваться с доктором насчет боли? Невозможно представить беседу об этом с совершенно чужим человеком. Ну… Эди могла бы поговорить с Лилой, останься она в Лондоне.
Все это сущий кошмар.
Глава 22
Еще одно бесконечное утро прошло в экипаже, совершенно такое же, как вчера. Эди продолжала жаться в углу, игнорируя отупляющий разговор Гауэйна с помощником агента. Ей уж точно нечего было вставить. Вместо этого она мрачно размышляла над тем, что случилось вчера ночью. Вернее, над тем, что не случилось.
Дело не в том, что она так и не испытала «маленькой смерти»: похоже, этому вообще не суждено случиться. Но она лгала мужу. Притворялась…
Эди мысленно оборвала себя. Все это неправильно. Нехорошо. И кроме того, Гауэйн действительно начинает ей нравиться. Прекрасно, что жена испытывает такие чувства к своему мужу! Но отвращение к брачным играм? Это очень плохо.
Она должна сказать ему правду.
После того как экипаж остановился на ленч (поданный и съеденный с головокружительной скоростью), Эдит положила ладонь на руку Гауэйна.
– Я бы хотела поговорить с тобой.
Она сказала это в присутствии Бардолфа и лакея, потому что если не станет говорить в присутствии слуг, значит обречена молчать.
– Разумеется.
Гауэйн, уже хотевший проводить ее из столовой, выжидающе помедлил.
– В экипаже, – пояснила она.
– Да, это гораздо удобнее.
Он повернулся, чтобы идти. Слуги готовы были последовать за герцогом. Полнейшая глухота к намекам и оттенкам, типичная, по мнению Эди, для противоположного пола.
Она не тронулась с места.
– С глазу на глаз, Гауэйн.
Если муж, прежде чем ответить, посоветуется с Бардолфом, она…
Эди не знала, что сделает. Но это будет что-то страшное.
Герцог, слегка вскинув бровь, сначала посмотрел на нее, потом на Бардолфа, который сухо поклонился и отошел. Только тогда она поняла, что выиграла битву в войне, разгоравшейся между ней и Бардолфом.
Она оставила Гауэйна отдавать приказы слугам и направилась к экипажу. Но когда села, обнаружила, что на сиденье уже лежали три папки, очевидно, для мужа.
Она просунула голову в дверь и к ней тут же подскочил лакей.
– Это поедет в другом экипаже, – заявила она, кладя папки ему на руки.
– Его светлость сказал… – проблеял парень.
Значит, война не только между ней и Бардолфом – она идет и на других фронтах.
– Ее светлость только что велела вам унести это, – заявила Эдит и уселась в экипаж. Ждать.
Через несколько минут Гауэйн прошел мимо лакея, нагруженного папками, которые он намеревался просматривать в пути. Он должен был воспылать праведным негодованием, потому что ненавидел терять время зря.
Но на деле сгорал от предвкушения.
Конечно, он с первого же взгляда на Эди понял, что она представляет угрозу его упорядоченной жизни. Невозможно испытывать настолько первобытную страсть к женщине, чтобы жениться на ней еще до конца месяца, и не сознавать, что все графики и расписания будут нарушены, по крайней мере вначале. Время, проведенное с Эди, никак не относится к его обязанностям по отношению к поместью. Но с другой стороны, если потакать себе, возможно, Гауэйн перестанет хотеть ее каждую минуту, днем и ночью. Со временем это желание ограничится вечерним временем. Или по крайней мере всего одним разочком… в дневное время.
Он ни на минуту не верил сам себе. Проклятье! У него есть обязанности. От него зависят люди. Целые поместья. Банковская система.
Стантон смутно припоминал, что заботился обо всем этом. Но прямо сейчас, стоило ему лишь подумать об Эди, как желание вспыхивало в его теле с безумной свирепостью. Один взгляд на нее – и ему хотелось отпустить Бардолфа и швырнуть папки в огонь.
Герцог выругался. Если не взять себя в руки, кончится тем, что он будет целые дни проводить в ее постели. Упиваться ее телом. Боготворить ее. Любить ее. Допиться до смерти, подобно отцу. И если она изменит ему…
Эта мысль отрезвила Гауэйна. Похоть – ни что иное, как телесные желания. Она имеет свое место в жизни, и необходимо держать ее в этих границах.
Вместо того чтобы захлопнуть дверцу экипажа и наброситься на жену, – и будь прокляты слуги! – Гауэйн вынудил себя устроиться на противоположном месте и послать Эди сдержанную улыбку истинного джентльмена, после чего постучал по потолку экипажа, давая кучеру знак двигаться.
Ее ответная улыбка была скромной и абсолютно неотразимой. Плотское желание мгновенно захлестнуло его волной, грозившей утопить. Работа, черт ее возьми, может и подождать!
Он открыл рот, но тут же закрыл, потрясенный тем, что едва не выпалил: «Обнаженной… я хочу видеть тебя обнаженной».
Никто не говорит подобные вещи герцогине, сидящей в экипаже.
Стантон умерил требования. Но все-таки не сумел сдержать эмоций.
– Настанет время, когда я буду любить тебя утром.
Что-то промелькнуло в ее глазах. Что именно? Он так и не понял.
Эди, не отвечая, развязала ленты шляпы, и уронила ее на сиденье. Может ли быть, что она прочитала его мысли и собирается раздеться? Экипаж уже выехал на почтовую дорогу, и никто из слуг не мог открыть дверь.
