Анри де Ренье - Полуночная свадьба
— Дома г-н Буапрео? — спросила Франсуаза, когда ей открыла дверь служанка.
— Нет, барышня.
Франсуаза узнала голос Камиллы, прежней горничной г-жи Бриньян. Ее плутоватое лицо соглядатайки дерзко смотрело на нее.
— Если г-н Буапрео дома, передайте ему, что девица де Клере хочет поговорить с ним.
— О, я прекрасно узнала вас, сударыня, но г-н Буапрео вышел. — И она насмешливо посмотрела на девицу де Клере. — Значит, барышня не знала, что я служу у г-на Буапрео? Меня порекомендовал ему г-н Дюмон, художник…
Конрад Дюмон в часы досуга находил места служанкам, извлекая из подобного занятия полезные сведения. Девица де Клере почувствовала, что о ее визите будет сообщено Дюмону, но ей уже теперь все равно!
На набережной в ларьках продавались старые запыленные книги. Франсуаза остановилась у парапета. Сена катила синеватые волны под мощными сводами Королевского моста. Стволы старых развесистых вязов вырывались из замощенного камнем берегового откоса и затеняли тротуар залитой солнцем листвой. Париж казался вечным и незыблемым. Девушка подумала о далеких городах. Ни один не вызывает так, как Париж, желания жить в нем и быть счастливым в обстановке его прочной и нежной красоты, его милой роскоши. Франсуаза перешла мост. В мягком свете вечереющего дня темнели на высоких пьедесталах сфинксы Севастопольского бульвара. Тюильрийская терраса открывала свой тенистый склон. Буапрео часто говорил о ней, он любил прогуливаться здесь. Франсуаза пошла вдоль перил по направлению к саду и миновала висячий мостик. Теперь она находилась как раз на высоте древесной листвы. Внизу под косыми рядами деревьев дети играли в серсо. Буапрео шел ей навстречу. Он заметил ее издали и стал делать ей знаки.
— Как, вы здесь, сударыня, вы покинули свою аллею и променяли ее на место моих прогулок? Посмотрите, как здесь красиво! — И он показал тростью на сад, деревья, реку. Франсуаза узнала ее. Г-н де Берсенэ любил опираться на эту трость с золотым набалдашником.
— Да, мне подарил ее наш бедный князь в одно из моих последних посещений. Ах, сударыня, подумать только, что мы похоронили его только сегодня! Как будто прошло много лет! — воскликнул он, наивно выражая таким образом свой эгоизм, полуневольный, полунамеренный. Он думал уже о де Берсенэ, как о каком-нибудь персонаже одного из своих романов, с тем лишь различием, что в романах Буапрео герои не умирали.
Только сейчас Франсуаза ясно почувствовала, кем собственно был Буапрео. И ему она собиралась сказать важные и значительные слова! Она заколебалась. Тонкое лицо и нежно смотревшие на нее глаза собеседника немного ободрили девушку. Несколько шагов они прошли в молчании. Гравий мягко хрустел под ногами. Франсуаза остановилась. Буапрео повернулся к ней. Они стояли теперь лицом к лицу: он — улыбающийся, она — немного бледная.
— Господин Буапрео, хотите жениться на мне?
— Жениться на вас? Я? Жениться на вас!
На его лице изобразилось столь неподдельное изумление, которое обезоруживало и не могло оскорбить. Он смотрел на Франсуазу так, как если бы вдруг началось землетрясение.
— Хотите жениться на мне, г-н Буапрео? — повторила Франсуаза, нервно теребя серебряный цветок на пряжке пояса. — Я бедна, я одинока; у меня нет ничего, кроме себя, — прибавила она, опустив глаза, и закончила совсем тихо:
— Хотите меня?
— Жениться на вас, жениться на вас… — повторял он, как эхо.
Он поднял руки к небу так забавно и так встревоженно, что Франсуаза не могла удержаться от улыбки…
— Зачем вы задаете мне такие вопросы, дорогой друг? — спросил Буапрео и повел ее к скамейке, куда они сели друг возле друга. — Зачем вы подвергаете меня такому жестокому испытанию? Значит, вы меня не знаете. Между тем я не лицемер. Я такой, каков есть. Мне не в чем упрекнуть себя. Я никогда не старался внушить вам ложное представление о себе. Значит, вы не знаете, Франсуаза, что я не могу жениться на вас?
Теперь Франсуаза посмотрела на него с изумлением. Она не узнавала Буапрео, сидевшего перед ней, Буапрео, внезапно постаревшего, с перекошенным от страдания лицом. Руки его, изящные и тонкие, судорожно сжимали золотой набалдашник трости. Он продолжал вполголоса, стиснув зубы от волнения:
— Зачем вы подвергаете меня таким унизительным и тягостным минутам? Вы молоды, красивы, прелестны, и я не могу ответить вам, как ответил бы другой. Я могу лишь сказать вам: Франсуаза де Клере, я не могу жениться на вас, потому что я порядочный человек. — Он продолжал более спокойно, овладев собой. — Если вы не знаете меня, то я знаю вас. Я знаю, кто такая вы сейчас и кем вы будете. Я уважаю и люблю вас. Я знаю вам цену, и мне больно от подобного знания. Бывают дни, когда человек почти доволен тем, каков он есть, когда он почти примиряется с самим собой. Сегодня я стыжусь себя. Я испытываю грусть, сожаление и даже угрызения совести. — Он смотрел на нее; кончиком своей ноги она машинально отбрасывала маленькие камешки. — А между тем я не думаю, чтобы поступал когда-нибудь дурно по отношению к вам. Мне доставляло удовольствие видеть вас и разговаривать с вами. Я уносил каждый раз от вас мысли, приятные и милые. Мог ли я предположить, что вы увидите когда-нибудь в моем отношении к вам что-нибудь другое, чем мимолетный дар малой частицы вашего существа, требовавший от меня взамен лишь нежного уважения, которое я всегда питал к вам. Клянусь вам, я не думал, что обязан давать что-нибудь большее, а мой долг признательности и дружбы я в состоянии с радостью заплатить вам; но вы только что предложили мне взять на себя другое обязательство, более тяжелое и в то же время более приятное, и вот я должен отказаться от него, потому что не способен его выполнить. — Он взял ее за руку, и она не отнимала ее. — Все, что я брал от вас мимоходом, чтобы украсить свои воспоминания, вы приносите мне не в виде случайного дара, а навсегда; но вы щедро влагаете его в мои руки, а я отказываюсь от чудесного подарка, не могу принять его. Ах, Франсуаза, Франсуаза! Если бы вы знали… — Она отняла у него свою руку. Буапрео сделал печальный и безнадежный жест. — Нет, тут не то, что вы думаете. Никакое обязательство ни с кем не связывает меня и никогда не свяжет. В том-то и заключается моя трагедия. Ах, Франсуаза, зачем я жил так, как жил? Зачем я сделал себя тем, что я есть? — Он смотрел прямо перед собой и продолжал глухим голосом: — Я не хотел реальной жизни. Я создал себе жизнь в жизни. Я избрал свою долю жизни и в силу ложной деликатности избрал долю малую и легкую. Я заботливо устранил все, что есть в жизни сложного, глубокого и тяжелого, искал в ней только приятное. Я никогда не спускался в глубины страсти и никогда не восходил на высоты долга. Я заимствовал от всех вещей лишь то, что мне непосредственно казалось наилучшим. Я избегал чувств, когда они казались непривлекательными и сдержанными: Я просто отворачивался от них. И теперь, когда вы предлагаете мне возможность жить в другой жизни, пусть даже наиболее прекрасной и привлекательной, я страшусь и отказываюсь. Я малодушен. — Он вздохнул. — А между тем именно любовь могла бы возвратить меня к истинной жизни, и вы могли бы возвратить меня к любви. Знаете ли, Франсуаза, я, может быть, вчера думал о том, что вы мне говорите сегодня. Но вчера, как и сегодня, я испытывал страх. Жениться на вас, Франсуаза! Нет, нет! — Он опять вздохнул и продолжал: — Женщина! Сама жизнь в ее лице приходит к нам, с ее требованиями и непреложными законами, жизнь как смешение прекрасного и жалкого, которое составляет ее и благодаря которому она велика и великолепна для тех, кто способен изжить ее всю целиком. Жизнь! Но я всегда ужасался ее правды, и теперь еще, Франсуаза, когда она предстает передо мной в вашем лице, я испытываю страх. Я малодушен, и наказанием мне служит стыд, который я чувствую, признаваясь вам, Франсуаза, в слабости моего сердца…
