Вера Крыжановская - Рекенштейны
— Вы этого не желали, не правда ли, Габриэль, и вы не любите Веренфельса?
Но в эту минуту графиня была неспособна притворяться; ничего не отвечая, она закрыла руками свое взволнованное, побледневшее лицо.
Арно горько улыбнулся и, оставив ее, подошел к брату и разбудил его.
— Вставай скорей, Танкред; папа очень болен и хочет тебя видеть.
Он помог испуганному мальчику одеться и увел его, не взглянув на мачеху. Но у дверей она догнала, остановила его и, схватив за руку, прошептала голосом, задыхающимся от слез:
— Арно, умолите Вилибальда позволить мне придти проститься с ним, не дайте ему умереть без того, чтобы я попросила у него прощение в моей неблагодарности.
— Хорошо, — проговорил он, тяжело дыша и отнимая свою руку, — я сделаю все, чтобы уговорить его.
Заливаясь слезами, Танкред кинулся к отцу и в своей детской скорби умолял его не умирать. С отуманенным взором граф положил руку на кудрявую головку мальчика и благословил его. Затем благословенно причастился Святых Тайн. Когда торжественная церемония была окончена, Арно наклонился к больному и сказал тихо:
— Папа, Габриэль умоляет тебя пустить ее проститься с тобой и попросить у тебя прощения.
Заметив в графе тревожное волнение и резкий жест отрицания, молодой человек присовокупил с убедительной мольбой:
— Не отказывай ей; мне кажется, ее раскаяние искренно. И в такую торжественную минуту, приняв Святые Тайны, символ любви и прощения, можешь ли ты желать перейти в лучший мир, оставив кого-нибудь непрошенным на земле!
— Ты прав, дитя мое, не надо уносить в вечную обитель никакого мелкого злопамятного чувства. И быть может, зрелище смерти заставит легкомысленную женщину серьезней взглянуть на жизнь. Позови же ее скорей; я чувствую, что слабею.
Арно нашел мачеху в ее будуаре. Спрятав лицо в подушки дивана, она горько плакала.
— Придите, Габриэль, отец зовет вас, — сказал он, слегка дотрагиваясь до ее руки.
Молодая женщина тотчас встала и пошла вслед за ним; но у дверей комнаты графа она остановилась, вздрогнув, и готова была упасть. Арно поддержал ее. Голос священника, читающего отходную, произвел на нее потрясающее впечатление.
— Соберите все свои силы, если хотите не опоздать, — шепнул ей Арно.
Трепеща и робко ступая, Габриэль приблизилась к постели и упала на колени, припав губами к руке мужа, который лежал на подушках бледный, с печатью смерти на лице. Мучительное чувство раскаяния и страха охватило ее. Внутренний голос, всегда понятный совести человека, шептал ей, что, лишаясь мужа, такого снисходительного и великодушного, который дал бедной сироте имя, богатство, положение, она лишалась покоя, мирной жизни, где ее окружал почет, и что, несмотря на любовь Готфрида, будущее для нее было темной пропастью, куда ее увлекал злой рок. Проникнутая суеверным страхом она схватила холодную, влажную руку того, чьей смерти желала, но с которым, как казалось ей в эту тяжелую минуту, она лишалась всего.
— Это ты, Габриэль? — спросил слабым голосом умирающий.
— О, Вилибальд, прости мне всю мою низость против тебя, мою неблагодарность, все горе, которое я тебе причиняла в ответ на твою доброту, — взывала графиня голосом, задыхающимся от рыданий.
— Я прощаю тебя, Габриэль, вполне и от всего сердца. Пусть этот час раскаяния улучшит и облагородит тебя. Будь благоразумной матерью для Танкреда, любящей, честной женой тому, кого избрало твое сердце. Я знаю все и не хочу, чтобы воспоминание обо мне служило препятствием твоему счастью.
Подавленная стыдом и раскаянием, Габриэль встала и прижала голову к груди мужа.
— Благослови тебя Бог за твое великодушие, Вилибальд. А между тем, такое прощение сильнее упрека для меня. Непостоянная, легкомысленная кокетка, я делала тебя несчастным и убила тебя. Ах, я так много грешила в последнее время под влиянием гибельного чувства, что проклятие Божие — я боюсь — все же поразит меня и отомстит мне за тебя помимо твоего желания.
— Успокойся, бедное дитя, и ищи в молитве поддержку своим слабостям, а теперь поцелуй меня в последний раз в знак нашего полного примирения.
Габриэль прижала свои горячие губы к губам умирающего, но, заметив, что глаза графа вдруг потускнели и лицо покрылось мертвенной бледностью, она глухо вскрикнула. Доктор поспешно подошел и, увидев, что холодеющее тело судорожно передернулось, перекрестился, меж тем как священник торжественно произнес:
— Душа христианина, возвратись к своему создателю.
Минуту спустя все было кончено.
Трепещущая и бледная, как полотно, графиня откинулась назад; широко раскрыв глаза, она с минуту пристально глядела на усопшего, затем без чувств упала на ковер. Арно, который вчера еще забыл бы все, все бросил бы, чтобы помочь ей, поднял голову при ее падении, но не тронулся с места, и меж тем как доктор с помощью старого лакея уносил графиню, молодой человек стал на колени, привлек Танкреда, чтобы и он был возле него, и весь отдался молитве.
Габриэль скоро очнулась от обморока, но находилась в тяжелом состоянии духа. Она чувствовала себя уничтоженной и несчастной; все, казалось, рушилось вокруг нее. Когда же она вспомнила об ожидаемой дуэли, ее охватила безумная тревога. Что, если Арно падет теперь жертвой ее легкомыслия!
С внезапной решимостью молодая женщина поспешно подошла к бюро и трепещущей рукой написала:
«Дон Рамон, ваше увлечение вчера вечером имело гибельные последствия: муж мой умер от апоплексического удара. Понимаете ли вы мое отчаяние и муки моей совести? И можете ли вы после такого несчастья драться на дуэли с моим пасынком? Если бы он пал от вашей руки, я, кажется, сошла бы с ума. Итак, если вы дорожите моим уважением и моей дружбой, напишите Арно несколько слов извинения и уезжайте отсюда. Если все то, что вы говорили мне вчера, правда, то вы уважите мою просьбу.
Габриэль».
Она заклеила письмо и велела своей преданной Сицилии немедленно отправить его. Два часа спустя она получила следующий ответ:
«Графиня, ваше желание для меня свято, и вполне справедливо, чтобы я старался загладить мою вину и извинился перед графом Арнобургским; вызов его был. ему внушен законным негодованием. Я в отчаянии, что увлекся своей пылкостью, и молю вас простить меня. Безумная любовь, которую вы мне внушаете, служит мне единственным оправданием; но пролить кровь между нами считаю гнусным. Я уезжаю на несколько месяцев и молю Бога хранить и подкрепить вас. До свидания.
Рамон де Морейра.
Облегченная от огромной тяжести, Габриэль уснула, крайне утомленная. На следующий день утром верховой привез письмо от барона де Морейра графу Арнобургскому.
