Барбара Мецгер - Крылья любви
Лоррейн ждала ее. Джини гадала по пути, останется ли она дома по случаю визита сестры, и даже удивилась, когда ее немедленно проводили в маленькую уютную гостиную, полную игрушек и детских книжек с картинками.
– Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты написала маме, – заговорила Джини после того, как был кончен обмен обычными приветствиями ради соблюдения декорума перед слугами и они с сестрой остались вдвоем у чайного столика, на котором стояли вазочки с имбирными бисквитами и миндальным печеньем. Джини любила миндальное печенье, но не думала, что сестра об этом помнит. Она съела одно, а баронесса тем временем произнесла несколько пустых фраз насчет того, что благодарить не за что.
– Когда она получила известия о твоих обстоятельствах, она, естественно, откликнулась. Ведь она тебе мать, – напомнила Лоррейн.
Мать, которая за все предыдущие несколько лет не прислала дочери ни строчки. Джини проглотила свои горечь и обиду.
– Да, я получила от нее письмо на этой неделе. Она поздравила меня с замужеством, словно ни Элгина, ни связанного с его именем скандала не существовало.
– А у мамы всегда так. Если она сама не была свидетельницей чего-то плохого, значит, его и не существует вовсе.
Вот почему, подумала Джини, их с Элгином посадили на корабль и выпроводили из страны чуть ли не сразу после того, как викарий произнес проповедь на их свадьбе.
– Большинство из тех, кто причисляет себя к высшему обществу, ведет себя точно так же, даже слушать не желая ни о неприглядных делах, ни о незаконных детях.
Джини тоже не хотелось обсуждать малоприятные сюжеты.
– Она прислала в подарок серебряный поднос.
– Тот большой, со слонами, обезьянами и пальмами?
– Да, и с экзотическими плодами. Он занял бы не меньше половины обеденного стола, а так как края у него достаточно высокие, разговаривать с теми, кто сидит за столом напротив тебя, было бы не слишком удобно.
– Вот именно. Разве ты не помнишь, что эта чудовищная махина занимала чуть ли не всю стену в кладовой дворецкого? Мама пыталась всучить этот поднос мне в качестве свадебного подарка, но я сказала ей, что не могу его принять. Если он так долго принадлежал ее семье, пусть остается с ней.
Они обе рассмеялись – искренне и вполне дружелюбно.
– А я-то думала, кому она попробует сплавить его в следующий раз, – заметила Лоррейн.
– Не пойму, зачем она вообще приобрела его. У нашей мамы вроде бы неплохой вкус.
– О, я полагаю, что маме преподнесла это чудовище на ее свадьбу наша двоюродная бабушка Лоретта. И никто не знает, сколько несчастных новобрачных вынуждены были держать у себя в доме этот ужас десятилетиями, дожидаясь, когда можно будет вручить его еще одной бедняжке. Теперь настал твой черед.
– Но следующей не будет. Я выставлю его на аукцион в пользу фонда вдов и сирот. Я поблагодарила маму за ее доброту к этим обездоленным. И добавила, что, зная ее щедрость и великодушие, уверена в ее согласии с таким решением.
– Ее хватит апоплексический удар.
– Неужели? – спросила Джини и поднесла к губам чашку с чаем, чтобы скрыть невольную улыбку.
Лицо у Лоррейн стало серьезным.
– Прости мое невнимание, Джини. Я ничего не подарила тебе ни на твою первую свадьбу, ни на вторую.
– Это не так. Ты отдала мне свое белое муслиновое платье, оно было на мне во время венчания.
Лоррейн казалась потрясенной:
– О, дорогая моя, какой же я была жестокой… Как я могу надеяться, что ты меня простишь?
– Ох, перестань, пожалуйста, просить прощения! Давай вырвем страничку из маминой книжки и перестанем говорить о прошлом. – Джини отпила из чашки пару глотков. – Мама выразила желание, чтобы мы заехали повидаться с ней по дороге на север.
– И вы это сделаете?
– Я подожду, пока отец подтвердит приглашение, тогда и поговорю об этом с Ардетом. Он, как бы это сказать, был не слишком доволен, когда узнал, как вели себя наши родители, а память у него прекрасная. Да я и сама не уверена, что хотела бы увидеть наших родителей и Ардета под одной крышей.
– Мама будет весьма польщена появлением графа у себя в доме и, уверяю тебя, встретит его со всей доступной ей любезностью. А папа становится день ото дня все более похожим на человека, не слишком способного рассуждать здраво, чтобы принимать его в расчет. И если они оба отнесутся к тебе с недостаточным уважением, то, я полагаю, никто так быстро не приведет их в чувство, как твой муж. Я сама видела, как он умеет это делать.
Джини тоже видела, но как раз это ее и беспокоило. Ей не нравилось, чтобы не сказать больше, видеть его разгневанным.
Лоррейн продолжала:
– А еще я заметила, что Ардет в состоянии внушить людям, будто он святой… Самый настоящий святой.
– Самый настоящий? Ты так думаешь? Правда, Ардет на редкость удивительный мужчина. И очень красивый…
– Красивый? Если бы он не был так явно помешан на тебе, ты обнаруживала бы у дверей вашего дома кучу девиц, рухнувших на ступеньки в надежде, что он их поднимет.
Джини вспомнила, как легко, без всяких усилий он поднял на руки ее и какой защищенной от всех бед она себя почувствовала при этом.
– Чепуха, – возразила она, не сообразив, что сестра пошутила. – Ни одна девушка не может быть настолько наглой.
Лоррейн расхохоталась над ее наивностью.
– Они способны и на большее. Проницательный взгляд твоего мужа, его королевская осанка, строгий, сдержанный вид пробуждают в любой женщине желание вызвать на его лице улыбку, стремление, чтобы он ее заметил, обратил на нее внимание.
– Пробуждают? – Джини почувствовала себя похожей на ворона Олива, который постоянно повторял услышанное. Однако она хотела услышать больше.
– Ты полагаешь, женщин влечет к Ардету?
– Только не меня, разумеется. Я вполне довольна собственным мужем, да будет тебе известно. А ты можешь считать себя счастливой. И к тому же храброй.
Джини едва не подавилась миндальным печеньем.
– Я? Храбрая?
Лоррейн кивнула.
– Любой согласится, что в твоем муже есть нечто почти угрожающее, нечто свидетельствующее о его уверенности в себе и властности.
– Да, он фигура внушительная.
– Но никто не слышат, чтобы он говорил с кем-нибудь грубо или даже резко. Кормак утверждает, что Ардет не схватится в случае чего за шпагу или пистолет, но мужчины ведут себя с ним осторожно. Ты должна была это заметить.
Джини покачала головой. Она редко замечала кого-то еще, если Ардет находился в комнате.
– Мужчины предпочитают соблюдать осторожность, но женщины дрожат при намеке на опасность. От страха… или от желания.
– К моему мужу? – уточнила Джини в недоумении.
