Сьюзен Виггз - Ворон и роза
— Вот здесь он лжет. У девушки было нарушено душевное равновесие. Она наблюдалась у врача, который в качестве успокоительного для нее использовал опий. Однажды она приняла смертельную дозу.
— А как насчет других его обвинений?
— Я не буду отрицать правдивость данной мне оценки.
У Лорелеи поникли плечи.
— Ты образованный человек и, наверное, хороший солдат. Но ты выбрал жизнь преступника. Почему, Дэниел?
— Потому что я устал жить с чувством вины и ненависти, Лорелея. Было лучше пренебречь всеми заповедями. Так, отчасти, было легче.
— Я не понимаю.
— Вспомни побоище 1792 года. Я был их капитаном. Погибшие швейцарцы были под моим командованием.
— Но король не позволил вам защищаться.
Взгляд, полный ненависти и боли, сжигал ее.
— Это правда, — сказал Дэниел. — Но бунтовщики были всего лишь скоплением рассерженных горожан, плохо вооруженных и неорганизованных. Мы могли навести порядок во дворце и в городе. — Он подцепил ногой небольшой камень. — Но моих людей перерезали как свиней.
— Но ты ничего не мог сделать…
— Черт возьми, Лорелея, — он бросил на нее сердитый взгляд. — Я должен был сделать хоть что-нибудь для своих подчиненных, чтобы предотвратить их гибель.
— Я уверена, — проговорила девушка, — что Фуше не понимает твоего положения во всей этой истории.
— Не ищи для меня оправданий, Лорелея. Восстание и смерть моих людей, а потом тюрьма ожесточили меня. Я видел вещи, которые смешали все мои идеалы с грязью. После этого я стал выполнять чужие приказы, какими бы чудовищными они мне ни казались, но за большие деньги. Я один, и от меня зависит только моя жизнь и ничья больше.
— Надеюсь, что ты выполняешь подобную работу только тогда, когда знаешь, что служишь справедливости.
— После того, что я повидал, у меня исчезло всякое представление о справедливости. Я работаю на того, кто соглашается на мою цену, — в его голосе появилась язвительность. — Я должен рассказать тебе все в деталях, Лорелея? Я калечил воров и убивал предателей. А, возможно, они вовсе не были ворами и предателями. Их никто не судил по закону. Их приговорили те, которые нанимали меня. Я просто исполнял приговор.
— Дэниел, скажи мне, что сожалеешь о том, что делал.
Лорелея закусила губу, чтобы не зарыдать. Он признался в преступлениях, которые могли привести его на виселицу. Ей до отчаяния захотелось услышать, что он изменился и сожалеет о содеянном.
— Сначала я действовал из чувства самосохранения. Париж в 1794 году был опасным местом — местом тайных действий под покровом ночи. Один день люди обладали властью, а на следующий день слетали с плеч их головы. Выживали только те, у которых не было совести, чести, никаких идеалов и чувства справедливости. Два года я провел в тюрьме. Когда меня освободили, у меня не было ничего и я надеялся на поддержку и помощь роялистов. Мне были нужны деньги. Поэтому я взялся выполнить… одно задание.
— Какое задание?
Дэниел на мгновение задумался. Его лицо стало суровым, а взгляд потух.
«Неужели он совершил так много преступлений, что потерял им счет?» — размышляла Лорелея.
— Первый раз это было дело о крупном долге. Человек, который был должен моему клиенту крупную сумму денег, отказывался платить. Мой клиент обращался в Комитет Общей Безопасности[17], но ему ничем не помогали. В то время сторонники Робеспьера были заняты расправой со своими противниками и не захотели отягощать себя выбиванием чужих долгов. Моя задача заключалась в том, чтобы заставить должника платить, и я сделал это очень быстро.
У Лорелеи по телу побежали мурашки.
— Как?
— Я сломал ему палец. Он клялся, что у него нет средств, чтобы расплатиться. Тогда я сломал ему другой палец. После третьего перелома он сдался, вернул клиенту с процентами свой долг и заплатил мои комиссионные.
От ужаса сказанного девушку бил озноб. Больше всего ее поразило то, что Дэниел рассказывал без всяких эмоций. Он выглядел таким спокойным и невозмутимым, словно кот, убивший певчую птичку, чтобы утолить голод.
— Не смотри на меня так, — резко сказал Дэниел.
— После того первого раза, — тихо произнесла Лорелея, — я полагаю, твоя репутация возросла.
— У меня предложений было больше, чем я мог принять.
— А что ты скажешь о своих связях с женщинами? — заставила себя поинтересоваться Лорелея. — Ты и это делал за деньги?
Дэниел даже глазом не моргнул.
— Иногда.
— А в других случаях?
— А в других случаях мне просто нужно было напомнить себе о том, что я не перестал быть мужчиной.
Девушка закусила губу и опустила глаза.
— Почему же ты тогда не уехал из Парижа? У тебя были деньги. Ты мог вернуться в Швейцарию.
— Нет, не мог. Будучи тем человеком, каким я был тогда, я не мог уехать из Парижа, — с болью в голосе произнес Дэниел.
«Тому причиной были женщины, — подумала Лорелея, подавляя дрожь. — Захватывающие любовные связи удерживали его в Париже».
— Но тебе же пришлось уехать, — настаивала она. — Из-за патриота Мьюрона?
Мужчина отвернулся:
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Ясно, что ты приехал сюда не затем, чтобы помогать мне писать трактат о тифе.
— Естественно. Но и не затем, чтобы выворачивать душу перед девушкой, которая многого не знает и не понимает.
— Я понимаю больше, чем ты думаешь, Дэниел, — сказала она. — Сейчас ты оставил Париж. Это должно означать, что ты отказался от своего прежнего промысла и занялся делом Мьюрона.
— Думай, что хочешь, если тебя это успокоит, Лорелея.
Девушка ударила его кулаком по плечу. Удар получился сильным, и от неожиданности он вздрогнул.
— Да ты сошел с ума, Дэниел Северин, — в ярости бросила она. — Ты обращаешься со мной как с ребенком, который мал и глуп, чтобы что-то понять в твоей взрослой игре.
Он схватил ее за плечи и крепко сжал их.
— Ты и есть ребенок, Лорелея. Оставайся такой, какая есть.
Девушка почувствовала, что не в силах больше выносить этих издевательств над ней. Отвратительное прошлое Дэниела, губительный для нее план отца Джулиана привели ее в бешенство. Что-то взорвалось внутри нее, и девушка бросилась на Дэниела с кулаками.
— Ты обо мне ничего не знаешь. Ты называешь меня ребенком и желаешь, чтобы я такой же и оставалась, словно это решит все мои проблемы.
Дэниел поймал ее руки и прижал девушку к себе. Она чувствовала частые удары его сердца и увидела жалость в его глазах.
— Ты уже больше не хочешь быть ребенком? — спросил он. — Хорошо, будь тогда женщиной, Лорелея. Но и веди себя так, как должна вести женщина.
