Эйлин Драйер - Искушение любовью
В ответ отец подошел и крепко обнял совершенно ошеломленного Алекса.
– Не будь глупцом. Если мы не сделаем этого, плохо будет и нам, и нашей стране.
Алекс также обнял отца, в очередной раз отметив с горечью, каким хрупким тот стал.
– Я понимаю это. Только не хочу вовлекать тебя.
– А я уверен, что это как раз то развлечение, которого мне не хватает, – улыбнулся сэр Джозеф. – Дипломатия ведь такая нудная вещь. К тому же дело касается двух очаровательных молодых леди.
– Эх, дождешься, вот расскажу все матушке! – предупредил Алекс, рассмеявшись.
– Фи! – поддержал шутку отец. – Матушке известно, что я великий ценитель женской красоты, но не менее хорошо также известно и то, что я не такой дурак, чтобы рисковать ее доверием и хорошим мнением обо мне.
Алекс протер все еще пощипывавшие от дыма глаза и подумал, как тяжело сейчас приходится Фионе.
– Чаффи должен скоро вернуться, а мне, сдается, пора вытащить из теплой постели моего лучшего друга Дрейка. Это пойдет ему на пользу.
– А перед этим тебе ничего не нужно сделать?
Алекс на мгновение задумался и воскликнул, вновь протирая глаза:
– О черт побери! Конечно, нужно. Не думаю, что следует кому-то перепоручать поведать нашей гостье о том, что она пила чай с самой искусной из убийц, которая перерезала горло здоровому мужчине в ее саду.
– Конечно, нет, – услышал он голос за спиной. – Ваша гостья уже знает об этом.
Глава 11
Алекс резко повернулся и увидел в дверях Фиону, такую напряженную, какой еще не видел. Как и в случае с болезнью отца, видимых признаков произошедшей в Фионе перемены практически не было, точнее – их мог заметить не каждый. Внешне она казалась совершенно спокойной, а отличием было лишь то, что успела переодеться. На ней также было мягкое черное платье, но не то, в котором приехала. Волосы собраны в тугой пучок – наверное, так же, как ее душевные силы. Руки опущены вдоль тела, спина безукоризненно прямая. Казалось, что она каким-то образом сделалась выше и стройнее и уж точно сильнее. Он почти физически ощущал излучаемую ею готовность к сопротивлению, границы, которые она для себя обозначила.
Пусть и небольшой, но островок умиротворенности и доверия к людям должен был все-таки остаться в ее душе. Алекс в надежде, что так и есть, поспешил к ней, протянув руки, как бы предлагая вложить в них свои, но Фиона вздрогнула и слегка отстранилась, будто опасаясь обжечься. Он каким-то образом почувствовал, что боялась она не его прикосновений, а того, что они ослабят выстроенную ею защиту и обнажат душевные раны. Когда на мгновение коснулся ее пальцев, он точно знал, какой тяжелый удар пережила минувшей ночью эта и без того битая судьбой и эмоционально опустошенная женщина.
Он поспешил отступить и просто предложил Фионе стул, подвинув его поближе. Она шагнула в комнату, и сэр Джозеф поднялся ей навстречу.
– По-моему, все встретили вас с радостью, леди Фиона, – сохраняя достойное дипломата выражение лица, сказал он.
Девушка улыбнулась столь же безукоризненно вежливо и очаровательно:
– Все были очень приветливы, сэр Джозеф. Благодарю вас и прошу извинить за вторжение.
Сэр Джозеф, не спрашивая разрешения, взял ее руки в свои и тихо произнес:
– Вам здесь действительно рады, дорогая.
Фиона вздрогнула и подняла глаза, но спина ее оставалась по-прежнему абсолютно прямой и напряженной.
– Благодарю вас, сэр.
– Полагаю, вам двоим есть о чем поговорить. – Сэр Джозеф выпустил ее руки, предварительно легонько пожав, одновременно прощаясь и приглашая пройти. – А мне, коль скоро сын частенько напоминает о необходимости любить себя, пора отдаться сну.
Алекс убедился, что отец благополучно поднялся по лестнице и был встречен Сомсом со свечой в руках, и повернулся к Фионе.
Она на мгновение отвела взгляд.
– Он нездоров.
Это была констатация, а не вопрос, и Алекс кивнул:
– Сердце. Но он не хочет признавать, что слабеет, и из-за этого ему становится еще хуже.
– Тогда тем более нам не следует находиться здесь.
– Ерунда. Совершенно не так, – возразил Алекс, жестом предлагая ей сесть. – Могу я предложить вам бренди? У меня есть хороший.
Фиона провела по глазам тыльной стороной ладони.
– А знаете, думаю, что можете. Только не рассказывайте об этом родителям моих учениц.
– О, думаю, что они бы поняли.
Наполняя бокалы, Алекс украдкой наблюдал за девушкой и пришел к выводу, что ее чрезмерная собранность прежде всего объяснялась присутствием сэра Джозефа. Сейчас она выглядела какой-то потерянной и опустошенной. В ее взгляде, в каждом движении чувствовалась невыносимая усталость, будто этой страшной ночью внутри ее сломался какой-то стержень. Алекс вспомнил, как Линни рассказывал, что Фиона, подобно леди Макбет, пытавшейся смыть запекшуюся на пальцах кровь, оттирала свои руки и что ночную сорочку не стала стирать, а сожгла. Вспомнилось, что с сестрой она общалась необычайно ласково и осторожно. А этот ее взгляд свергнутой королевы, который он поймал, когда она поднималась по лестнице…
Но не мог ли он ошибаться? Не была ли эта железная выдержка просто маской, призванной скрывать давно разбитую душу?
Однако, даже если и так, почему это должно обижать его? Может ли он вообще понять ее? Было ли в его жизни хоть что-то сравнимое с тем, что пришлось перенести ей? Потеря жены, которую он уже не любил? Страх перед ее слабостью? Это не то. Он не знает, каково это – жить в голоде и холоде, жить один на один с враждебным миром, имея лишь единственного близкого человека – сестру, которая скорее ребенок, о котором нужно заботиться, чем друг, на помощь которого можно рассчитывать. На нем, если откровенно, никогда не лежала ответственность за другое человеческое существо – по крайней мере в той степени, как на Фионе. И груз этой ответственности она несет на себе сейчас и будет нести и дальше.
Стены, которые она воздвигла вокруг себя, помогли ей выжить, но в то же время обрекли на еще большее одиночество.
При этой мысли Алексу стало непереносимо жаль Фиону. Захотелось немедленно заключить ее в объятия, прижать к груди и защитить от всех угроз и бед, избавить от боли. Захотелось всегда быть рядом, чтобы оберегать от препятствий, которые встретятся на пути, чтобы придающая хмурый вид ее лицу складочка между бровями разгладилась навсегда. В общем, он был полон решимости сделать все, чтобы оградить ее от жизненных невзгод, хоть и понимал, что не имеет на это никаких прав.
Пока же Алекс сделал то, что мог, – протянул ей бокал.
– Нам нужно поговорить, Фи. Может быть, ты наконец присядешь?
Некоторое время она держала бокал в руках, всматриваясь в янтарную жидкость как в зеркало. Алекс еще раз попытался усадить ее, считая, что это будет далеко не лишним, учитывая то, что он собирался ей сказать, однако Фиона так и не села, а неожиданно подняла бокал и одним конвульсивным глотком опустошила его наполовину. Потом, не глядя на Алекса, она спросила:
