Виктория Холт - Роковой выбор
– Если вы говорите, что невиновны, я вам верю.
– Я бы никогда не причинил вреда своему отцу. Вы знаете, как я люблю его.
– Как и все мы.
– Положение сложное. Англичане… вы понимаете… они не потерпят на троне короля-католика.
– Если законный наследник – католик, народ должен принять его.
– Народу нельзя говорить «должен», и в особенности народу Англии.
– А что же тогда?
Он пожал плечами и замолчал.
– Джемми, – спросила я, – а как вы?
– Я сын короля, – сказал он. – Никто в этом не сомневается. Сам король ни разу в этом не усомнился.
– Но ваша мать не была за ним замужем.
– Некоторые говорят, что брак имел место. – На лице Джемми появилось жесткое выражение. – Если бы были доказательства, – сказал он.
– Но ведь это неправда, Джемми. Король всегда это отрицал. Откуда им взяться?
Он сжал мне руку.
– Дорогая Мэри, в жизни никогда не следует закрывать глаза на предоставляемые ею возможности.
– Джемми, если бы это было так…
– Если бы! А теперь я покажу вам новый танец. Он был в моде в Уайтхолле до моего отъезда.
– О Джемми, как бы я хотела, чтобы все эти неприятности кончились. Я надеюсь, что король проживет еще очень долго.
– Да, – сказал Джемми. – Да продлятся его дни! Но ведь рано или поздно это случится.
Он встал и протянул мне руки. Я поднялась, и он начал обучать меня новому танцу из Уайтхолла.
* * *Возникли осложнения с английским посланником Чадли, у которого и так со дня его приезда были далеко не лучшие отношения с Вильгельмом.
Из-за дружбы принца с Сидни и Расселом, оказавшимися изменниками, Чадли относился к Уильяму с величайшей подозрительностью, и, поскольку он не отличался тактом, он этого не скрывал.
Он был поражен – и я полагаю, многие были удивлены тем, что Уильям оказывал такое внимание герцогу Монмутскому. Чадли возмущало то, что герцога принимали с таким почетом. Более того, принцесса Оранская, проведшая столько времени в уединении и дочь одной из предполагаемых жертв Солодового заговора, уделяла ему самое лестное внимание.
Я понимала, насколько странным это могло казаться. Не могла же я сказать Чадли, что мой муж просто приказал мне, чтобы я помогала развлекать герцога Монмутского, и что я только повиновалась ему. Я не верила, что Монмут действительно намеревался убить моего отца или дядю. Он был безрассуден и мог оказаться вовлечен в заговор, но я уверена, что о замышляемом убийстве организаторы заговора ему не говорили.
Людям было бы трудно многое понять из этого, да я и сама не все до конца понимала.
В стремлении самым лучшим образом исполнять свои обязанности, ужасаясь тому, что Уильям оказывает почести изгнаннику из Англии, Чадли начал действовать.
Он отдал распоряжение, чтобы английские солдаты, состоящие под командованием голландцев, не отдавали честь герцогу Монмутскому.
Узнав об этом, Уильям разъярился. Он послал за Чадли. Некоторые слышали о происшедшем и свободно об этом толковали, так что это дошло и до меня.
Уильям желал знать, как это Чадли осмелился отдавать приказы голландским офицерам. Уверенный в себе, Чадли ответил:
– Ваше высочество, герцог Монмутский изгнан из Англии за причастность к заговору против короля и герцога Йоркского. Правительство его величества, на чьей службе я нахожусь, изумлено оказываемыми ему почестями. Я считаю своим долгом не допустить оказания знаков уважения заговорщику.
– А я, – резко возразил ему принц, – хочу, чтобы, пока вы находитесь в моей стране, вы повиновались ее законам.
– Я должен напомнить вашему высочеству, – сказал Чадли, – что я не являюсь вашим подданным. Я служу здесь королю Англии и всегда буду служить ему.
В руках Уильяма была трость, с которой он почти не расставался. Я думаю, нередко он ощущал слабость и потребность опереться на что-нибудь. Он взмахнул тростью на расстоянии всего лишь нескольких дюймов от лица Чадли, и было очевидно, что он еле сдержался, чтобы не ударить его. Я могла себе представить молчание, которое за этим последовало, и что бы произошло, если бы Уильям совершил такой поступок.
Однако принц, очевидно, вовремя взял себя в руки, вспомнив об уважении, которым должен пользоваться посол дружественной страны.
Чадли холодно заметил:
– С разрешения вашего высочества, я удаляюсь.
Так завершилась эта сцена.
Уильям был, наверно, вне себя от гнева на неуступчивость посланника и на собственную несдержанность.
Чадли, разумеется, сообщит о том, что произошло, в Англию, и принц прекрасно понимал, какое это произведет дурное впечатление при дворе Карла.
* * *От отца пришло письмо. Он был оскорблен и разгневан торжественным приемом герцога Монмутского в Гааге и тем, что я не только принимала в этом участие, но и делала это с удовольствием. Он был удивлен моим поведением. Герцог Монмутский находился в изгнании, так как его подозревали в намерении убить короля и его самого. Похоже было на то, что принц Оранский, их родственник, вел себя скорее как враг, чем друг.
Отец также писал, что ему известно, что я не вмешиваюсь в государственные дела, но я должна поговорить с принцем и сообщить ему, какое впечатление это производит на него и Карла.
Я улыбнулась, вообразив себя объясняющейся с Уильямом. Мой отец явно не представлял себе положение дел. «Принц может заблуждаться сколько ему угодно, но герцог Монмутский пойдет на все, когда дело дойдет до схватки за корону, если он, герцог, переживет короля и меня», – продолжал отец.
Я отложила письмо. Неужели он думает, что Монмут и Уильям станут ждать его смерти? Мой бедный слабый отец! Как он мог настолько обманываться?
Как мало он знал о том, что происходило вокруг!
* * *Веселая жизнь во дворце шла своим чередом. В честь герцога Монмутского был дан бал. Это было чрезвычайное событие, так как Уильям ненавидел балы. Он считал их проявлением глупого легкомыслия и пустой тратой времени. Но на этому балу он появился – хотя и не задержался надолго. Он даже протанцевал со мной один раз – что было совсем уж невероятным.
Я думаю, муж всячески стремился выказать себя ревностным защитником протестантизма, и, поскольку Джемми был ярым протестантом или, по крайней мере, хотел казаться таковым, Уильям старался создать впечатление, что сам он если и готов был претендовать на английский трон, то только потому, что не хотел видеть на нем короля-католика; а теперь, когда появился претендент-протестант, он готов бескорыстно отойти в сторону.
Итак, Уильям танцевал – не очень грациозно, по правде говоря, – но все же танцевал!
Что до меня, то мне хотелось танцевать без передышки. Бал напомнил мне дом и празднества, которые бывали у нас. Неудивительно, что пребывание Монмута в Голландии осталось для меня навсегда прекрасным сном.
