Розмари Роджерс - Связанные любовью
— Выходит, быть Романовым — опасно.
— Россия — страна суровая. Слабых там не почитают.
Стефан ненадолго задумался, потом с прищуром посмотрел на Бориса:
— Уж не хочешь ли ты что-то мне сказать?
— Англичанок учат, что скромность и благонравие — качества, достойные восхищения, — с неожиданной улыбкой сказал слуга. — Хотя есть и такие, как моя супруга, кто так не считает.
Стефан фыркнул. Жанет, супруга Бориса и служанка Брианны, держала мужа в ежовых рукавицах и могла нагнать страху на самого отважного мужчину.
— Хочешь сказать, что англичанки тихи и скучны? Борис пожал плечами:
— Они предпочитают завлекать мужчин шармом.
— А русские женщины?
— Наши женщины страстны, непостоянны и порой опасны. А самое главное — они сделают все, чтобы защитить любимых.
Стефан отвел глаза — сердце вдруг откликнулось странной болью.
Все прочие знакомые женщины выглядели бледно в сравнении с Софьей — с этим не поспоришь. И не потому, что она была какая-то яркая или страстная. Скорее наоборот. Софья походила на его мать. Потрясающе красивая женщина, за внешним спокойствием которой крылись щедрое сердце и беззаветная преданность своей семье.
— Я найду ее, — пробормотал он чуть слышно.
— Чем скорее, тем лучше. Стефан обернулся — Борис смотрел на него в упор и глаз не отвел.
— Есть что-то еще, о чем ты мне не сказал?
— Я был не первым, кто расспрашивал мальчишку о молодой вдове, путешествующей со служанкой и возницей.
— Проклятье. — По спине побежал холодок. — Ты узнал что-нибудь о человеке, который интересовался Софьей?
— Англичанин. Седой. Хорошо одет. С ним несколько слуг. Парнишка сказал, что они напугали всю деревню.
— Запутанное дело, — проворчал Стефан. — И с каждым днем все запутаннее. Какого англичанина может интересовать русская политика?
— Я бы сказал, таких немало.
Стефан покачал головой. Не важно. Кто бы ни был этот англичанин, его нужно остановить. Даже если для этого придется вырвать из груди его поганое сердце.
— Когда он здесь проезжал?
— Сегодня утром.
В груди шевельнулось беспокойство. Как бы не опоздать.
— Мы едем слишком медленно. Так нам Софью не догнать.
— Мы знаем, что она направляется в Санкт-Петербург. Мы смогли бы прибавить, если бы не останавливались в каждой деревушке и не расспрашивали о госпоже Софье.
Стефан ненадолго задумался, потом покачал головой:
— Нет. Враг слишком близко, и мы не можем рисковать. Нам нельзя терять ее след.
Борис усмехнулся:
— Вы так беспокоитесь из-за воровки и лгуньи?
— Она моя, и я ее получу, — твердо ответил Стефан.
Русский задумался, решая, чего хотел бы от него лорд Саммервиль, потом, придя, вероятно, к выводу, что господина устроил бы только тот вариант, при котором его брата стукнули бы хорошенько по голове и вернули домой, в Англию, тяжело вздохнул.
— Нет, с таким ходом не получите.
— Верно. — Стефан посмотрел на ближайшие конюшни.
— Вы что-то замышляете?
— Хочу взять верховую. Предпочитаю надежность красоте.
— А потом?
— Потом ты с моими слугами отправишься в Санкт-Петербург и будешь ждать меня там.
— Нет.
Стефан оглянулся. Борис стоял, выпрямившись во весь свой громадный рост и скрестив руки на груди.
— Что? — с едва скрытой угрозой спросил Стефан.
— Лорд Саммервиль пригрозил оскопить меня, если я выпущу вашу светлость из виду, — спокойно, ничуть не убоявшись грозного тона герцога, объяснил русский. — Один раз я вас подвел, больше ничего подобного не повторится.
— Ты никого не подвел, — смягчился Стефан. — Я давно взрослый и в няньках не нуждаюсь. Что бы там ни думал мой брат.
— Слуг и карету, если хотите, можете послать в Санкт-Петербург, но я останусь с вами.
— А ты не думаешь, что, если с тобой что-то случится, кастратом кого-то сделает Жанет?
Борис усмехнулся:
— Она обвинит во всем своего твердолобого мужа и скажет, что я получил по заслугам.
Стефан закатил глаза. Он и не сомневался, что Борис не отстанет от него ни на шаг.
— Хорошо. Найди мне надежную лошадь, а я поговорю со слугами.
Санкт-Петербург.
Васильевский остров
В мае 1703 года, впервые оказавшись на острове, царь Петр вряд ли думал, что построит на этом месте новую столицу России. Его железная воля столкнулась здесь с непреодолимой силой самой природы. Жестокие штормы и непредсказуемые наводнения в паре с постоянными ветрами, дующими с Финского залива, разметали в пух и прах все мечты о великом городе.
В конце концов он построил крепость на Заячьем острове и дворцы на материке, но от первоначального замысла так и не отказался. Объявив Васильевский территорией знаний, Петр основал на восточной стороне музей, обсерваторию и первый университет.
Западной стороне повезло меньше. С годами унылый пейзаж дополнили причалы и склады, приведшие с собой грязные толпы матросов, рабочих и подавшихся на заработки крестьян.
Такое место определенно не притягивало к себе русскую аристократию.
Прокладывая путь по темному лабиринту узких улочек, Геррик Герхардт и его верный страж Грегор постоянно ощущали на себе недобрые, откровенно неприязненные взгляды здешних обитателей. Целью их был заброшенный склад у набережной.
— Если бы я захотел, чтобы вам перерезали горло, то, наверное, нашел бы с десяток человек, которые с удовольствием сделали бы это в более приятном месте, — пробормотал Грегор.
Геррик улыбнулся и остановился перед узкой дверью склада. Его спутник категорически и с полным на то основанием возражал против встречи с Дмитрием Типовым в самом сердце уголовной империи последнего. В конце концов, многие из тех глупцов, кто горел желанием раз и навсегда покончить с Царем Нищих, бесследно исчезли в этой негостеприимной стороне.
К сожалению, Геррик был не в том положении, чтобы диктовать свои условия. О встрече просил он, а поскольку Типов вовсе не спешил попасть в какую-нибудь ловушку, Геррику не оставалось ничего иного, как принять правила преступного мира.
— Ты бы, наверное, предпочел Летний дворец? — съязвил он.
— Летний дворец, Зимний дворец, Сенатскую площадь, Казанский собор, Адмиралтейство, Петропавловскую крепость…
— Боже мой, — с усмешкой прервал спутника Геррик. — Неужели у меня столько врагов?
— Только не притворяйтесь, будто вы этим не гордитесь.
Геррик пожал плечами:
— Если бы ко мне не питали ненависти, это значило бы, что я плохо делаю свою работу.
