Людмила Сурская - Норильск - Затон
Развернув её к себе, он зарылся на её груди, простонав:
— Вот и я тоже не смог забыть жаркой груди твоей. Втягивающего меня в себя губкой живота. — Его рука легла на её руки прикрывшие тут же свой животик.
Она испуганно закрутила головой: не видит ли кто сей вольности.
— С ума сошёл. Потише. Седая голова-то.
Его голова в протесте заворочалась на её груди.
— Ну и пусть, мы не жили ещё, я не отпускаю тебя никуда.
Она склонилась к нему пониже и зашептала:
— Подожди, не гони коней. Посмотри на меня: старая, выработанная баба, а ты искал совсем другую Лизу.
— Глупая.
— Меня жизнь укатала, а тебя даже лагеря не ухайдакали, — решительно возразила она.
Но разве он откажется от своей мечты. Нет, нет… его уже было не остановить.
— Завтра пойдём, узаконим наши отношения. Приведём в норму метрику сына, и будем жить. Опомниться не могу от этой раскрутившей нас карусели. Как это Лизонька у тебя оказалась в невестках. Дочь Ильи и Тани с одной стороны и наш с тобой сын с другой. А их ребёнок наш с Дубовым внук, плод их любви. Такое накручено, такое, что никаким умом не осилить.
Она погладила его вздрагивающую руку и мягко сказала:
— Тимоша, скажи спасибо небесам, и не будем копаться в их канцелярии. Справки они нам всё равно не дадут.
— Да уж, таких чудес со мной ещё не случалось. Всю систему на дыбы поставили и не нашли и вдруг ни где-то там, а на затоне находишься ты и приводишь дочку Дубова. — Поймал он губами её руку, бродившую по его лицу.
— Хочу убедиться, что это ты, вот тут у ушка должен быть шрамик.
Трудно передать, что творилось с ней, когда она его нащупала. Сердце заколотилось сильнее. Она, еле сдерживая слёзы, неотрывно смотрела на него.
Тимофей же кивнул, пожимая широким плечом.
— Он и есть, правда не такой заметный.
— Ты помнишь, откуда он у тебя? — спросила она невероятно грустным голосом.
— Уже нет, — покачал он головой.
— В драке упал на окованный железом ящик. Кровищи тогда было, распорол глубоко. Мне тогда справили новое платье, я полдня вертелась перед трюмо, сияя от счастья, а кто-то из мальчишек оторвал оборку. Вот ты и махал кулаками.
— Лиза, не отталкивай меня, — вдруг попросил он, молодецки вскакивая с дивана и вставая перед ней на колени. В спину кольнуло. Он поморщился, но продолжил то, зачем опустился перед ней, — я не смогу без вас.
Она свела улыбку с лица и покусала губу.
— Тебе не надо на этот счёт беспокоиться. Просто я не хочу, чтоб ты спешил. Сейчас тобой водят эмоции. Потом ты всё разложишь по полочкам, здраво на всё посмотришь. И может, случиться решишь, что тебе нужен сын, а без меня ты спокойно обходишься.
Теперь он резко вскочил.
— Дурак, я обрадовался встрече и не спросил тебя о том, с чего должен был начать. У тебя кто-то есть? Конечно, у тебя есть человек, который дорог тебе. Как я сразу не подумал об этом.
Лиза отметила, что сейчас он более наполнен эмоциями, чем в юности.
— У меня даже два дорогих мне мужика. Сын и внук. Дело не во мне, а в тебе. Не хочу, чтоб ты потом разочаровывался. Болеть будет у обоих тогда, и сыну, глядя на нас, страданий прибавится к служебным заботам.
Он не мог нарадоваться и переспросил, чтоб уж наверняка:
— Лиза, я правильно понял, ты свободна и по-прежнему не равнодушна ко мне?
Она, боясь что он услышит сумасшедший стук её сердца, всё же потянулась к нему, чтоб прикрыть его рот ладошкой.
— Не кричи так, дети услышат, скажут, мать с ума сошла.
Он туша слёзы смехом заметил:
— Всегда была трусихой. До сих пор не могу понять, как ты меня решилась впустить в окно. Да ещё и родить моего ребёнка.
— Ненормальная, любила тебя до дури, — закрыла она ему рот опять ладонью, посматривая по сторонам, не слышал ли кто из детей про окно. Вот разболтался.
— Ой, ёй, — сграбастал он её в охапку, — сейчас уроню на кровать и поцелую.
— Думай, что делаешь. Годочки-то считать умеешь, — шипела она высвобождаясь.
Мозговой хорохорился не выпуская её из объятий.
— Какие это годочки, смех один, подумаешь за пятьдесят.
Она так легкомысленно не была настроена.
— Э-эх… Ты вообще-то последнюю цифру слышишь?
О чём — то задумавшись, он вдруг предложил:
— Давай начнём с того, на чём остановил нас «чёрный ворон».
Она испуганно посмотрела на окно.
— С окна опять?
— Лазить на третий этаж высоко, сразу перейдём к спальне, минуя окно, — хохотнул он.
— Юморист, — обиделась она, стараясь отодвинуться от него.
— Ну-ну и не надейся, что отпущу. Расскажи о сыне, какой он был, как рос?
Не остыв от обиды, выпалила:
— Такой же, как и ты шалопут. Ещё и смешно тебе.
Он ещё крепче, словно боясь, что она выскользнет и исчезнет, прижал её к себе, припечатав сердящиеся губы поцелуем. Теперь их разговор вернулся в прежнее русло только тогда, когда она выбралась из его рук на волю. Он сел смирно и заговорил опять:
— Ладный парень получился. Я им любовался при нашей встрече раньше. Вот думаю, каким-то родителям повезло.
— Тут ты прав, мужик загляденье, — поддакнула она.
— Счастливее меня нет сейчас человека на земле. Нет, вру есть, Дубов Илья.
— Как же вы оказались вместе в одном лагере? — не удержалась от вопроса она, непроизвольно сделав шаг в прошлое.
Он потёр виски.
— Случайно встретились. На этапе. «Чистых» и уголовную «шпану» в один арестантский вагон загрузили. Такое часто практиковали. Конвоирам лень было возиться. Я со второй партией позже попал в него. Ночью привели, посчитали и подсадили, кто там внутри, естественно, не знал. Места у полузабитых окошек были уже заняты. Приткнулся в уголке. В темноте нечего было делать, пытался задремать. Но всю ночь слышны были похабные песни уголовников, их вопли и омерзительная брань. Устав страшно в пересыльной, всё-таки забылся. Утром очнулся — возня, мутузят кого-то. Рассмотрел Илью. Хлеб отнимали. Так вот и пошли рядом.
— Жизнь преподносит неожиданные встречи и сюрпризы. Ездила я как-то в командировку в Москву, дела сделала и в магазин. Шапку надо было купить себе и Илье куртку. Заняла очередь стою, немножко уже остаётся и вдруг подлетает ко мне соседка из нашего подъезда, крича на весь магазин. — Ох, чуть не пробегала очередь. Я глаза таращу, откуда взялась, где Саратов, а где Москва и столица на деревню мало похожа. Однако свела жизнь.
У него горели глаза. Он всё смотрел и смотрел на неё. Не туман и не прошлое. Она настоящее. Он даже не замечал, что она постарела, ведь она старела рядом с ним, в его мыслях. Эти гляделки безумно смущали Лизу. Казалось, что каждую морщинку рассматривает в отдельности, и все вмести зараз. Ох, как она сейчас жалела о том, что годы оставили свой отпечаток на лице и теле…
