Джейн Эшфорд - Брак на пари
Колин уже подумывал о Лондоне и о своих делах. Пора возвращаться. Достаточно того, что они сразу после свадьбы на две недели уединились в Корнуолле. Это вызовет даже больше сплетен, чем сам факт их неординарного брака. Злые языки — а в высшем обществе их предостаточно — начнут болтать, что он стыдится своей жены, что ее нельзя показать в обществе, и что он прячет ее в Треваллане. Чего они только не напридумают, с презрением думал он, а свет будет с наслаждением повторять эти сплетни.
Колин посмотрел на Эмму. На ней было платье из голубого муслина с отделкой из темно-синей ленты. Как она хороша! Его переполняла яростная готовность защищать жену. У нее отняли так много радости. Но эти потери в отличие от других своих потерь он в силах возместить, в силах вернуть ей радость и смех и спокойную жизнь. У Эммы все это будет. Он заставит высший свет признать ее, и тем хоть отчасти возместит горечь лет, проведенных в изгнании. Эмма же восприняла его ответ как мягкий упрек. И таких упреков она за дни, проведенные в Треваллане, выслушала немало. Поначалу она вообразила, что жгучая плотская страсть, которую Колин проявил в ночь после их прогулки под дождем, все изменит в их жизни. Она сама никогда ничего подобного не испытывала, и ей казалось, что в их отношениях наступила новая эра. Но на следующее утро он был такой же, как всегда, — учтивый, заботливый, остроумный. Точно такой же, каким она его видела после той ночи, когда она разделила его кошмары. Он вел себя так, будто в их жизни не случилось ничего особенного.
Он ездил с ней верхом, показывал ей окрестности, знакомил ее с соседями. И каждую ночь приходил к ней в спальню и потрясал ее удивительными ласками. А потом уходил к себе. Его по-прежнему мучили кошмары — Эмме это было слышно.
Эмма вздохнула. Она не понимала мужа, но молча соглашалась представлять миру картину дружелюбной, не омраченной разногласиями семьи. Колин не хочет жить здесь наедине с ней. У него масса дел в Лондоне и масса друзей, с которыми он хочет и должен поддерживать отношения. Придется ей тоже придумать себе занятия в городе и обзавестись собственными друзьями.
— Да, мне же надо заказать в Лондоне новые обои и шторы для Треваллана, — с нарочитой бодростью сказала она. — И несколько ковров.
— Тут я предоставляю тебе полную свободу, с улыбкой сказал Колин.
— Не бросайтесь словами, милорд. Вы не боитесь, что я вас разорю?
— Нет, не боюсь.
— Считаешь, что я привыкла экономно тратить деньги? — спросила Эмма, не зная, нравится ему эта черта в ней или нет.
— Я считаю, что у тебя слишком хороший вкус, чтобы удариться в излишества. Ты купишь именно то и именно столько, сколько нужно, чтобы возродить Треваллан. И это мне вполне по карману.
Эмма засмеялась:
— Я тебя насквозь вижу. Льстишь мне для того, чтобы удержать в рамках.
— Ничуть, — опроверг ее обвинение Колин, но в глазах у него мелькнула смешинка.
— Ну, как же! Воображаешь, что теперь я из кожи буду лезть, чтобы купить все подешевле и показать, что я достойна твоих похвал.
— Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
— Вот и прекрасно. Потому что я собираюсь обратиться в самые дорогие магазины и заказать там самое лучшее.
Эмма хотела рассмешить его, и Колин действительно засмеялся. Но потом вспомнил, что она ему рассказывала о своей прошлой жизни и то, о чем он догадался сам, и серьезно сказал:
— Так и сделай. Я распоряжусь, чтобы мои банкиры беспрекословно оплачивали все твои счета.
Что-то в его голосе остановило Эмму. Во всяком случае, она перестала поддразнивать мужа и опять повернулась к морю. Солнце уже село, но небо над горизонтом еще было окрашено. В темно-синем море отражались первые звезды.
«Как было бы хорошо жить среди этой красоты!» — подумала Эмма.
— Пошли в дом? Нас, наверное, давно ждет обед, — вдруг встрепенувшись, сказала она.
Глава 7
Забрызганная грязью карета Уэрхемов остановилась перед городским домом Сент-Моуров.
Выйдя из кареты, Эмма споткнулась. Ее ноги затекли после нескольких дней пути, а все тело нещадно болело.
Погода испортилась, и дожди превратили дороги в сплошное месиво, так что лошади шли только шагом. У всех испортилось настроение, и между кучером, Реддингсом и слугами, ехавшими на запятках, без конца вспыхивали перебранки. Сейчас они торопливо вытаскивали вещи, и на лицах у всех было написано облегчение: наконец-то они дома! Эмма сама мечтала о ванне, чашке горячего чая и чистой постели.
Дворецкий с каменным, словно высеченным из гранита лицом открыл парадную дверь. Эмма попыталась вспомнить его имя. Ах да, Клинтон! Колин поздоровался с дворецким.
— Ну как, все в порядке? — спросил Колин и прошел в дом, не дожидаясь ответа.
«Видимо, он еще ни разу не получал на этот вопрос отрицательного ответа», — с улыбкой подумала Эмма.
Она последовала за мужем в огромный холл с мраморным полом в черно-белую клетку. Изящно изгибающаяся лестница вела на верхние этажи.
— Нет, милорд, нельзя сказать, чтобы все было в порядке, — сказал Клинтон, когда на улице послышались звуки отъезжающей кареты и парадную дверь закрыли.
Колин не расслышал его слов. Но Эмма сразу насторожилась.
— В чем дело? — спросила она, и тут из подвальных помещении раздался душераздирающий вопль, который разнесся по всему дому, как звук трубы, возвещающей в лагере подъем.
— Это еще что? — воскликнул Колин.
Лицо Клинтона стало, если это вообще возможно, еще более каменным. Его этот вопль, по-видимому, нисколько не удивил. Эмме стало не по себе.
— Это, наверное, Нэнси, милорд, — мрачно ответил Клинтон.
— Нэнси? Кто это, черт побери? — Колин, уставший с дороги, был в раздраженном состоянии духа.
— Вторая горничная, милорд, — загробным голосом ответил дворецкий.
— Горничная? — Колин вперил в Клинтона взгляд, который мог бы обратить в бегство любого. — И что это с ней?
Клинтон не успел ответить. Дом вновь огласил вопль, перешедший в какое-то странное квохтанье. Эмме показалось, что это смех. Кажется, она догадалась, чем объясняются эти странные явления.
— У Нэнси слабые нервы, — объяснил дворецкий.
— Я и вижу, — отозвался Колин.
— Она так реагирует на истории мистера Ферека.
— О Боже! — воскликнула Эмма. Ее опасения подтвердились.
— Я просил его не развлекать молодежь своими… воспоминаниями, — продолжал Клинтон. — На мой взгляд, они совсем не подходят для наших людей. Даже наоборот. Но он пренебрег моим советом.
— О Боже! — только и повторила Эмма.
— Боюсь, милорд, что лакеи его подзуживают, — сказал в заключение Клинтон. — В его присутствии они забывают все правила хорошего тона.
