Руфь Уолкер - Викки
Когда она проснулась, солнце стояло в зените и в фургоне было тихо-тихо. Викки полежала в постели, размышляя о своем будущем. Она всем сердцем сожалела о случившемся, и если бы можно было вернуться назад и все изменить, она бы сделала все, чтобы Джим не покончил с собой. Но горя из-за его смерти она не ощущала — только облегчение. Подумав об этом, Викки покраснела — ей стало стыдно. Зато собак, невинных жертв безумия, ей было бесконечно жаль. Но и они были мертвы. А она все еще жива, и вместе с ней живы ее проблемы. У нее по-прежнему не было денег, а теперь вдобавок она осталась без работы и жилья.
Позже, сидя за ленчем с Розой и Кланки, она сказала:
— Неделю назад мне предложил работу Маркус Барнэ. У него жена ждет ребенка, а потому скоро ее придется заменить другой ассистенткой. Он вызвался бесплатно тренировать меня, и мне кажется, что с этим я вполне могла бы справиться. Я с шести лет выступала на соревнованиях по конному спорту. Но деньги пойдут в лучшем случае через месяц, и мне нужна какая-то работа, чтобы прожить этот месяц. Что, если я снова обращусь к Майклу Брадфорду? Теперь-то у него не должно быть никаких возражений. Ведь Джим… Джима уже нет, и если Майкл даст мне работу, то тем самым никак не вмешается в семейные дела.
Роза быстро взглянула на Кланки и отвела взгляд.
— Так ты хочешь остаться в цирке? — спросила она. — А у меня складывалось впечатление, что тебе ненавистна эта жизнь…
— Ненавистна. Но мне нужно на что-то существовать, а верховая езда — это то, что я умею делать.
— С мистером Майклом у тебя ничего не выйдет, — вмешалась Кланки. — Он такой же упрямый, как и его отец. А кроме того, циркачи — народ суеверный. Если кому-то из них взбредет в голову, что ты — источник несчастий, они тебя доведут до петли. Так что советую тебе сниматься отсюда и искать работу в каком-нибудь другом месте.
Роза окинула подругу холодным предупреждающим взглядом, потом обратилась к Викки:
— Фургон Майкла последний в ряду — серебряный с голубыми ставнями. Скорее всего, он сейчас там, поскольку имеет обыкновение вздремнуть после обеда. Если хочешь поймать его — беги прямо сейчас.
Майкл редко спал днем, хотя все циркачи считали, что именно этим он и занимается после обеда. На самом деле в течение этого часа он читал или слушал пластинки с любимым джазом, надеясь таким образом дать возможность отдохнуть голове, а заодно — и голосовым связкам. Сегодня, лежа на койке, он читал новый роман Теодора Драйзера «Стоик», а проигрыватель наяривал музыку в исполнении джазового оркестра из Нового Орлеана. Тем не менее отдыха не получалось. Только что он развязался с уголовным расследованием по факту самоубийства Джима Райли, а поскольку местные власти в таких случаях обожают прижать к ногтю цирковую, как они ее называют, «шпану», пришлось попотеть, прежде чем фараоны убрались.
К счастью для труппы, удалось выкрутиться, все было шито-крыто. Райли, спасибо ему, оставил записку, в которой написал, что устал от жизни, что убил собак, потому что ненавидит их запах, лай и скулеж, их поганую манеру вилять хвостом. О Викки в записке не было сказано ни слова, а поскольку ее нигде не удалось найти, факт ее существования в жизни Джима в полицейские протоколы даже не вошел. Цирк, как водится в таких случаях, плотно сомкнул ряды в противоборстве с извечным своим врагом — «серебряными бляхами», и не потому, что кто-то всерьез беспокоился о девчонке: просто чем меньше людей причастно к происшествию, тем быстрее дело будет похоронено.
Хотя игра в молчанку велась безупречно, представитель местной полиции, разыгрывая из себя Ната Пинкертона, глубокомысленно задавал массу всяких хитроумных вопросов, не имевших ни малейшего отношения к факту смерти. Раздувшись от сознания собственного величия — как-никак он мог одним движением пальца вышвырнуть цирк из города ко всем чертям, — он бушевал, патетически вздымал руки и обещал показать всем вместе и каждому в отдельности где раки зимуют. Мэдисон, штат Висконсин, был славным цирковым городишком, и отрезать себе пути сюда не хотелось. В конце концов несколько крупных купюр тихо-мирно перекочевали в карман грозного ревнителя порядка, и тот, успокоившись, объявил, что следствие окончено, дело закрыто — но, разумеется, не смог уйти, не оставив за собой последнего слова.
— Лучше всего вам собрать манатки и немедленно выместись, — сказал он. — А когда вы заявитесь сюда снова, я не желаю слышать ни о чем подобном, ясно?
Потом были похоронные хлопоты. Завтра цирк уезжает, и кого-то следовало оставить, чтобы более или менее прилично похоронить парня. Обычно все улаживали родственники покойного, но Джим, согласно протоколу, родственников не имел, и для того чтобы пристроить тело на местном кладбище для чужаков, необходимо было продать для покрытия похоронных расходов грузовик Джима и его фургон.
Старик, конечно, был просто взбешен. Он размахивал руками, кричал о подмоченной репутации, пенял на проклятую судьбу, а потом взял и свалил все проблемы на плечи его, Майкла.
— Займись этим делом и постарайся его побыстрее замять, — проскрежетал он. — Для тебя это будет отличной практикой!
И прежде чем Майкл успел что-либо возразить, мистер Сэм надвинул панаму поглубже и отчалил из Серебряного фургона, предоставив Майклу самому разбираться с властями и заниматься похоронами Райли.
Майкла очень удивило, что не нашлось ни одного человека, выразившего свое сожаление по поводу случившегося — пусть неловко, пусть хоть ради одного только приличия. Когда по дороге обратно к своему фургону Майкл заглянул в вагон к дежурным, где резались в карты в свободное время рабочие, один из собутыльников Джима, будучи под мухой, высказал то, что у других вертелось на языке:
— Это все девчонка! Он по ней с ума сходил, а она ему ни черта не давала. Когда она собрала вещи и ушла, тут-то он и спятил окончательно. Хотя собак убивать все равно незачем было. В конце концов, они чего-то да стоили. И с ними мог бы работать кто-то другой.
Остальные рабочие дружно закивали, и Майкл ушел с ощущением того, что последняя выходка Джима никого из них не удивила. Гасси Кутц, цирковой кузнец, добавил лишь, что давно замечал безумие во взгляде Джима и подозревал, что именно этим все и кончится.
К счастью, память циркача коротка, и к концу сезона о злосчастном Райли не вспомнит ни единая душа. Не найдется ему места и в путевом дневнике, который мистер Сэм с присущей ему аккуратностью ведет в назидание грядущим поколениям, — ибо потомкам следует знать лишь о том, о чем следует знать.
Удачные гастроли в дневнике были названы балаганом или халтурой; дешевые, с гнильцой, рассчитанные на «мистера Заплаткина», — весьма успешными, а вовсе провальные, как, например, турне два года назад по «немецкой» глубинке Пенсильвании, именовались «не вполне оправдавшими ожиданий». Что касается трагедий, которые могли отразиться на репутации цирка, то они не фигурировали вообще… Грядущему поколению предстояло получить в руки крайне искаженную историю известного в стране цирка — что вполне вписывалось в законы циркового жанра, построенного на выдумке и фантазии.
