Шари Энтон - Завоеватель
— Слышу, Клэр. Я тебя тоже люблю.
Это выбило почву у нее из-под ног. Она вскинула руки.
— Ну что мне с тобой делать?
— Ложись со мной в постель и люби меня.
Она увидела, каким жаром загорелись у него глаза.
— Я раздела тебя для сна, Бернард.
— Да ну? — поддел ее он. — Посмотрим, как нам будет спаться вместе.
— А как же рана?
Он протянул руки, и она очутилась у него между ног.
— Сегодня моя любимая женщина отдала мне свое сердце. А ночью я хочу ее тело, если она согласна отдать мне его тоже.
Его слова возбудили Клэр, но здравый смысл сдерживал порыв страсти.
— Ты ранен и нуждаешься в отдыхе.
— Я хочу тебя.
— Я буду спать рядом.
— Мы поспим потом.
Здравый смысл куда-то делся. Она провела пальцами по его волосам. Сегодня она едва не потеряла Бернарда. Он притянул ее поближе, уткнувшись лицом в ложбинку между грудей.
— Твоя рана.
— Она почти зажила, к тому же мы будем осторожны. Клэр, люби меня. Моя прекрасная, драгоценная Клэр…
Он повернул голову и легонько прикусил ей сосок.
— Не следует этого делать, — сказала она, изо всех сил стараясь не поддаваться искушению.
— Следует. Я покажу тебе, как это сделать.
Она сдалась.
— Я люблю тебя, Бернард.
— Какие сладкие слова и какая сладкая женщина! Какое же это блаженство!
Одежда была скинута. Бернард лежал на спине на мягком матрасе и полностью подчинился Клэр, которая знала, в каких местах ласкать его тело, чтобы возбудить. Он тоже ласкал ее, а когда не мог дотянуться до дальних уголочков, она наклонялась к нему.
Клэр видела, как исказилось его лицо, но знала, что это не от боли в ране, а от силы чувств. Наступила благостная разрядка, и ей показалось, что она вознеслась к небесам.
Бернард еще раз поведал свою историю, теперь уже не только Саймону, но и епископу Уолтеру. Они сидели вокруг резного письменного стола в кабинете епископа. На углу стола стоял ковчег Святого Вавилы. Епископу Уолтеру не терпелось его приобрести, но, прежде чем назначить цену, он хотел посоветоваться с одним монахом, который был более сведущ в том, что касалось ценности реликвий. Бернард же полностью доверял епископу и был согласен на любую цену.
С епископом было легко разговаривать. Возможно, потому, что он — праведник. Так решил Бернард. А может, оттого, что на этот раз Бернард не просто перечислял события, а рассказывал заодно и о людях. Его удивило, что он, оказывается, вовсе не так одинок, как ему казалось. Клэр была права: он всех отстранял от себя, чтобы не вовлечь в свои неприятности. Не исключая Клэр.
А тут Бернард выложил все, даже об интимных отношениях с Клэр, чего не стал бы делать в ее присутствии. Но Клэр с ним не было — она согласилась остаться в аптеке у Линнет.
В конце рассказа епископ подался вперед и посмотрел сначала на Бернарда, потом на Саймона.
— Мне не терпится встретить остальных рыцарей Черной розы, — сказал он. — Неужели вы все сходитесь в одном — в неполадках с законом и церковью?
— От всей души надеюсь, что это не так, Ваше преосвященство, — ответил Бернард. — Саймону и мне просто не повезло. А Николаса только однажды чуть было не арестовали за убийство. Что же касается остальных троих… — Он пожал плечами.
— Опять убийство?
— Просто недоразумение. Правда, Саймон?
Саймон с улыбкой кивнул.
— Правда.
— Мне что же, отправляться в тюремную камеру?
— Надеюсь, что не придется, — сказал Саймон и перевел разговор на лорда Сеттона.
Они начали обсуждать обвинения, предъявленные Бернарду лордом Сеттоном.
Было несколько свидетелей, которые могли подтвердить, что, когда Бернард разозлился и шагнул в сторону Сеттона, отказывающего Бернарду в вознаграждении, Бернард не бросился душить его и не вытащил оружие.
Что касается пожара… Если бы Бернард действительно хотел сжечь Дассет, то развел бы пожар совсем по-другому. Но ему, очевидно, придется заплатить Сеттону за постройку новой конюшни.
Последнее обвинение было самое тяжкое — похищение Клэр.
— Это не самый разумный твой поступок, — заметил Саймон.
— Наверное, но я о нем не жалею.
Епископ Уолтер наклонился вперед.
— Вы нисколько не раскаиваетесь в том, что выкрали из родного дома невинную молодую женщину, которая всего лишь пыталась вам помочь?
— В тот момент я не считал ее невинной. Я опасался, что она вместе с отцом придумала, как со мной разделаться. У ворот наверняка была стража со стрелами. Я так думал, поэтому я и взял ее заложницей, зная, что стражники не станут стрелять в нее. Свою ошибку я понял только потом.
Бернарда поддержал вступивший в разговор Саймон:
— Итак, ты выбрался из Дассета, решив удерживать Клэр заложницей, чтобы получить причитающуюся тебе долю награды — землю. Затем ты сообразил, что не сможешь жить на земле, где сюзерен — Сеттон, и поэтому потребовал выкуп в золоте, чтобы приобрести землю в другом месте. Все это привело к вчерашнему несчастью на рыночной площади.
Бернард кивнул.
— Не могли бы вы вспомнить один момент? — спросил епископ. — Я не все понял про вознаграждение, Бернард. Каким образом возникла эта мысль?
И Бернард рассказал о том, что случилось четыре года назад.
— Лорд Сеттон лежал в постели — он умирал, или нам так казалось. Епископ Терстан прибыл, чтобы исповедовать Сеттона. Меня позвали в комнату и сказали, что мне оказана огромная честь. Как часть епитимьи, наложенной на Сеттона, епископ Терстан потребовал, чтобы Дассет предоставил человека для крестового похода. Сеттон выбрал меня. Я стал упираться, так как знал, что не подхожу, и потом, мне вовсе не хотелось становиться крестоносцем. Епископ взглянул на Сеттона и сказал: «Сообщите ему о вознаграждении». И тогда Сеттон сказал, что по моем возвращении я женюсь на Клэр и получу земельный надел. От такого щедрого вознаграждения не отказываются.
Епископ откинулся в кресле.
— Меня поражает, почему лорд Сеттон выбрал вас, и почему назначена такая большая награда.
— Мне этого не сказали, а я не осмелился спросить. Я тоже недоумевал, но…
— Хм. Еще меня удивляет тот факт, почему послали за епископом Терстаном, когда в Дассете есть священник, не так ли? Он мог бы исповедовать Сеттона.
— Да. Это отец Роберт. Но епископ часто бывал в Дассете.
— Но когда человек умирает и боится, что не успеет исповедоваться, подойдет любой священник. Если только… если только Сеттон чувствовал, что не сможет открыть свои грехи отцу Роберту. — Епископ помолчал немного, потом продолжил: — Либо грех был настолько велик, что лишь епископ мог отпустить его. Когда священник налагает епитимью, она соответствует содеянному греху. Я склонен думать, что лорд Сеттон согрешил против вас, а вознаграждение возмещало этот грех.
