Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
Она вся дрожала. Что он может сделать с ней, если она не подчинится? Ничего такого, чего бы она не смогла пережить. Самое худшее — это монастырь, да и то вряд ли он решится так поступить с ней. Сомнительно, чтобы он захотел огласки на всю Францию. Кроме того, она нужна ему, чтобы присматривать за малолетним братом.
Она снова повторила:
— Я этого не сделаю. И тебе не удастся меня заставить!
— Так, так, — медленно произнес король, — ты отказываешься подчиниться мне. Все мое доверие к тебе, всю мою заботу ты швыряешь сейчас мне в лицо. Значит, весь мой труд пошел насмарку.
— Нет! — воскликнула она горестно, но он продолжал, не обращая внимания на этот возглас:
— Как же я ошибался, полагая, что наконец-то обнаружил в женской голове признаки мозгов. Чепуха! Я достоин того, чтобы меня предали. Но что будет с Францией?
— Нет, нет! — в ужасе закричала Анна. — Я не собиралась предавать тебя. Я обещаю тебе: все наши планы, все, чему ты меня учил, я все буду помнить. Но есть всего лишь одна вещь, только одна, — Анна потянулась, желая дотронуться до него, но он в гневе отшатнулся. — Она касается только меня. Я ненавижу Пьера. Я знаю, ты не позволишь ему развестись со мной, а он и пытаться не будет. Ведь ему все абсолютно безразлично.
Король положил бумаги на стол и, наклонившись к ней, быстро и горячо заговорил:
— Ты права, я не разрешу Пьеру развестись с тобой. Но мне недолго осталось существовать на этом свете и хотелось бы трон и Францию оставить в надежных руках. Я хочу, чтобы ты сохранила трон для Карла. Если существуют какие-то силы, которые влияют на тебя, заставляют тебя уклоняться от обязанностей, будь уверена, я их уничтожу, чего бы мне это ни стоило.
— Но, монсеньор, выслушайте меня, прошу вас! — шептала Анна, перейдя на официальный тон.
Король продолжал, не замечая этого:
— Я много размышлял по поводу Людовика, все время взвешивал — «за» и «против»… У меня нет сейчас никаких сомнений, что для Франции было бы величайшим благом, если бы Людовик Орлеанский навеки исчез с лица земли.
Но Анна знала, что сейчас на такое злодейство он не решится. Не сейчас. У него достаточно хлопот с Бургундией, не хватало еще Орлеана.
— Анна, все зависит сейчас от твоего поведения. Я не позволю тебе метаться между долгом и глупыми мечтаниями. Я не позволю пропасть делу всей моей жизни. Ты должна знать — выбора у тебя нет.
«Нет, выбор у меня есть, — подумала Анна, вздыхая, — но это трудный выбор. Можно продолжать противиться воле отца. Но это значит навсегда утратить контакт с ним, а ведь его ум всегда питал ее. В этой комнате для нее заключена вся Франция, да что там Франция, вся Европа. Никогда больше не быть допущенной к таинственным секретам этого письменного стола? Да это в миллион раз хуже, чем потерять чудесную книгу, прочитанную только до середины».
— Я очень много тобой занимался, Анна. Я считал тебя наименее глупой женщиной Франции, твердой в убеждениях, разумной. И я не понимаю, как ты могла позволить задурить себе голову какому-то жеребцу дурацкими любовными шашнями.
«Но если сделать выбор в пользу отца, — продолжала размышлять Анна, — Людовик навеки будет для меня потерян. Хотя, возможно, я так и так его потеряю, даже если мы будем сопротивляться вместе. Да и где найти достаточно сил для такого сопротивления». Здесь, в этом кабинете, ей приходилось наблюдать, и не раз, как рушились планы сопротивления могущественных и умных герцогов, как они пасовали перед мощным напором ее отца. Отец всегда побеждал. А ведь она может одновременно потерять и Людовика, и отца!
— Монсеньор, — сказала она, — у меня не было намерений бросать Карла и отказываться от ваших… наших планов. Я с вами во всех начинаниях, но мои отношения с Пьером, мне кажется, касаются только меня и больше никого.
— Но теперь ты видишь, что это мешает нашим планам?
Анна сжала пальцы — была у нее такая привычка — и один сустав неожиданно хрустнул так громко, что она испугалась.
— Может быть, это не обязательно, монсеньор? Мне он так противен, — она решила сделать последнюю попытку.
Даже такой черствый человек, как король, и то был тронут. Какая она милая, свежая, неискушенная. Он подошел к ней и положил руки на плечи. Это было нечто из ряда вон выходящее. Такого раньше он никогда не делал.
— Мне очень жаль, что он так тебе противен, дитя мое. Потому что он твой муж. Я бы с радостью дал тебе того, кого ты желаешь, если бы мог. Но Пьер не будет для тебя слишком большой обузой. Ты вольна поступать с ним, как захочешь, но ты должна жить с ним! Этого тебе не избежать. А теперь, — резко произнес он и сдавил пальцами ее плечи, — когда мы обо всем договорились, давай приниматься за дело.
Он вернулся к своему столу и углубился в бумаги. Анна стояла некоторое время неподвижно. С одной стороны, она почувствовала большое облегчение, вернув расположение отца. Это много для нее значило. Но с другой стороны, ей было стыдно, что она так легко отдала своего Людовика, фактически без боя. И вот теперь все надежды потеряны, и всю жизнь ей придется терпеть рядом Пьера, недалекого и постного, как недопеченный, сырой пирог.
Урок был окончен, и она, получив последние наставления, покинула отца.
Теперь ей предстояло самой давать урок. Она направилась к своему маленькому брату. У дофина Карла было все, что положено ему — учителя, слуги и все прочее, но, по велению короля, он был полностью отдан в распоряжение Анны. Карл должен был находиться под влиянием Анны, как она сама под влиянием отца.
Мальчику было уже семь лет, но развивался он медленно. Слишком большая голова, торчащие уши, выпученные глаза — все это наводило на мысль о его неполноценности. Насколько он был дефективен, ясно пока не было, но читать дофин пока не мог, да и учить его было сущим мучением. У Анны порой лопалось терпение, она кричала на него, а он весь сжимался и плакал. «Как собачка, ожидающая удара палкой», — с досадой думала Анна.
А в этот злополучный день он оказался неспособным запомнить буквально ничего. Анну мучила неотступная мысль, что эту ночь ей придется провести с Пьером, что ей придется ему покориться. Мысль эта сама по себе была невыносима, а тут еще этот маленький болван. Сегодня она была к нему особенно строга.
— Ты не запомнил ничего из того, что я говорила тебе вчера! В жизни не видела подобного тупицу! — выкрикнула Анна, а испуганные глаза Карла мигом наполнились слезами.
— Я хотел, Анна, я старался запомнить! — запричитал малыш, что еще больше разозлило ее. Она никогда его не наказывала, разве что иногда била по рукам, когда он становился чересчур шаловливым.
