Джулия Джастис - Тайна мадам Лефевр
– Твоя жизнь, вероятно, сильно изменилась, когда граф забрал тебя в Суинфордское поместье.
Уилл печально рассмеялся.
– В то время я должен был стать предводителем уличных мальчишек, приближенным босса, поэтому изо всех сил сопротивлялся тому, что брат щеголя, обманувшего мою маму, заживо похоронил меня в деревне. Да и приятелей своих я вовсе не хотел менять на трех кузенов-денди. Алистер и Дом были впечатлены мной еще меньше, чем я ими. А вот Макс… для Макса все было по-иному. Он знал, что по праву рождения я Рэнсли, и потому вознамерился во что бы то ни стало сделать из меня достойного члена семьи.
– Трудно ему, наверное, пришлось? – с любопытством спросила Элоди. – Не могу представить, чтобы ты сдался без боя.
– Верно. Для начала он как следует поколотил меня, чтобы привить хоть толику уважения. Потом пользовался разнообразными приемами, упрашивал, бросал вызов, сочувствовал, ругал, поощрял. К концу лета он все же научил меня джентльменскому поведению, чем очень разозлил Алистера и Дома, которые готовы были биться об заклад, что у него ничего не выйдет. В общем, граф согласился не возвращать меня обратно в Севен-Диалз.
Подумав о том, сколько опасностей может поджидать живущего на улице ребенка, Элоди содрогнулась.
– Grâce à Dieu[25], что он не вышвырнул тебя обратно!
– Я тоже благодарю за это Бога. Макс просто спас мне жизнь. Но выдержать проверку у графа было лишь первым шагом. Учеба в Итоне и Оксфорде оказалась еще более трудным периодом, потому что состояла из бесконечной череды испытаний. Именно Макс сказал, что не будет конца высокородным снобам, желающим поколотить меня или унизить, поэтому мудрее перехитрить их, а не меряться силой. Прирожденный дипломат, он еще подростком понимал, что я слишком горд, чтобы брать у него деньги. Хотя граф и вносил плату за мое обучение, карманных денег у меня не было, и именно Макс и остальные кузены убедили других мальчиков играть со мной в карты и кости или делать ставки на мои фокусы. Я всегда выигрывал достаточно, чтобы хватило на пирожок с мясом в Итоне или стейк и пинту эля в Оксфорде.
– Так вот когда ты отточил свои ловкие трюки.
Уилл взял Элоди за подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза:
– Понимаешь теперь, почему я так предан Максу и остальным кузенам? Почему узы между нами столь же крепки, что и те, что связывают мать и сына?
Он хотел заставить ее осознать, почему после всего, что они пережили вместе, он все же хочет пожертвовать ею ради спасения Макса. Элоди думала, что уже не способна испытывать никакие чувства, но все же ощутила резкий болезненный укол.
– Да, я поняла это еще в Вене, наблюдая за твоими действиями. Я тоже уважаю месье Макса. Он был добр ко мне и даже пытался, насколько это было в его силах, защитить от побоев Сен-Арно. Лишь желание вернуть сына заставило меня ввести в заблуждение этого достойного джентльмена, одного из немногих, встреченных мною. Джентльмена, который предложил мне помощь не из соображений эгоизма, а потому, что искренне беспокоился обо мне.
И эти слова тут же напомнили Элоди о потере. Ее будто полоснули ножом по сердцу.
– Ах, mon Dieu[26], мне стало еще хуже от осознания того, что, заманив его в ловушку, я так и не сумела вернуть сына. Но теперь, по крайней мере, я действительно могу исполнить свою часть соглашения. Я подтвержу все, что пожелаешь, чтобы восстановить права твоего кузена и обелить его репутацию.
Уилл колебался:
– Возможно, не такая уж это и блестящая идея.
– Не блестящая идея? – эхом повторила она, явно не понимая. – Разве не ради этого ты несколько недель таскался со мной по всей Европе?
– Верно, но твое признание может иметь… иметь серьезные последствия, если, вместо того чтобы счесть это сугубо личным делом, касающимся лишь репутации Макса, министерство иностранных дел устроит публичное слушание. Наказание за соучастие в попытке покушения на командира дружественных войск…
Он не договорил. Элоди и сама догадалась.
«…карается либо длительным тюремным заключением, либо смертью», – мысленно закончила она, а вслух добавила:
– Не исключено, хотя и де Мерлонвилль, и Армитадж уверяли, что правительству ни Франции, ни Англии официальное расследование ни к чему. Но если до этого дойдет, случится именно так, как ты говорил мне в Вене, жизнь одного человека в обмен на жизнь другого. Не такая уж и плохая сделка. Месье Макс мог бы стать великим политическим лидером и многого добиться. Я готова совершить это благое деяние, а потом… потом ни для кого не буду представлять интереса.
Долгое время Уилл не сводил с нее глаз.
– Ты представляешь интерес для меня, – наконец, прошептал он.
От его мягкого голоса у Элоди защемило сердце.
– Милый Уилл. – Она попыталась выдавить из себя улыбку.
Их взаимное влечение не могло изменить мрачного факта. Путешествие, во время которого они были сначала настороженными заговорщиками, постепенно научившимися восхищаться друг другом, потом ставшими друзьями и, наконец, страстными любовниками, подошло к концу.
Ее глупое израненное сердце, которое должно было давным-давно лишиться способности испытывать эмоции, сжалось от боли при мысли о скорой потере Уилла. Она подавила желание придумать способ как-то продлить время.
С противоположной стороны узкой полоски беспокойного моря маячил английский берег. Элоди не из тех, кто отрицает реальность. Пришло время исполнить свою часть сделки.
Мягко оттолкнув руки Уилла, она одним глотком допила содержимое своей кружки.
– Подозреваю, что на завтра ты наколдовал появление судна и хорошую погоду в придачу. А сейчас предлагаю отдохнуть, так как вставать придется ни свет ни заря.
Встревоженный Уилл открыл было рот, собираясь возразить, но Элоди остановила, приложив руку к его губам:
– Не о чем тут больше говорить. Отдохни, Уилл. C’est presque fini[27]. Твоя миссия почти выполнена.
Отставив кружку, она быстро разделась до нательной сорочки и забралась на неровную постель, со вздохом откинувшись на подушки. В разверзшейся пустоте ее души, освещаемой лишь нежностью к Уиллу, воцарилось намерение дать показания, а дальше будь что будет.
Она бы не сумела ответить, когда приняла это решение. Возможно, во время долгих часов молчаливой скачки на север, подальше от Парижа, когда в израненном сердце прочно поселилась мысль о дальнейшей жизни без Филиппа. Она сможет отплатить Максу Рэнсли за добро, восстановив справедливость. Как человек, внезапно лишившийся зрения, она представляла себя сидящей за покрытым сукном столом в комнате для допросов министерства иностранных дел, за пределами которой для нее больше не было будущего.
