Паулина Гейдж - Дворец наслаждений
— Я очень люблю тебя, Камен, — сказал Каха, — но позволь тебе напомнить, что и ты не смеешь мне приказывать. Я служу только твоему отцу, и больше никому. От него зависит, останусь я в этом доме или нет.
Я встал. Спокойно подойдя к сундукам, которые стояли под полками, я рывком сорвал печать с первого же из них и разом высыпал на пол все его содержимое. Каха молча наблюдал за мной. В сундуке лежали свитки пергаментов и какие-то маленькие коробочки, завернутые в холст. Я начал грубо срывать с них ткань. В них оказались золотые безделушки, слитки серебра, необработанный кусок ляпис-лазури, стоивший, наверное, не меньше, чем весь наш дом, драгоценные камни без оправы, сабейские монеты, но ничего похожего на то, что я искал. Пошарив на дне сундука, я выдвинул второй. В стену с грохотом ударила крышка. Я нагнулся над сундуком.
— Ладно, согласен! — крикнул Каха. — О боги, Камен, ты что, сошел с ума? Я дам тебе, что ты просишь. Позови Па-Баста, пусть он будет свидетелем, что я сделал это по принуждению.
Однако специально звать управляющего не пришлось. Он стоял в дверях, с ужасом глядя на тот хаос, что я устроил в конторе. Я не дал ему заговорить.
— Видишь это? — дрожащим голосом спросил я. — Это сделал я. Каха пытался меня остановить. А сейчас он принесет мне то, что я ищу, потому что иначе я переверну вверх дном всю контору. Я не шучу, Па-Баст.
Управляющий окинул быстрым взглядом меня, Каху, разгромленные сундуки.
— Ты пьян, Камен? — поинтересовался он. Я покачал головой. — Тогда дай ему поскорее, что он там просит, а то он и в самом деле все разгромит, — сказал он Кахе. — И если после этого ты не успокоишься, мне придется запереть тебя в твоей комнате, где ты будешь сидеть до тех пор, пока из Фаюма не вернется твой отец.
— Не придется, — ответил я. — Я в своем уме. Все будет хорошо. Неси, Каха.
Тот холодно кивнул, открыл один из сундуков и вытащил из него эбеновый ларец, отделанный золотом. Открыв крышку ларца, Каха протянул его мне.
— Я буду держать, а ты ищи, что тебе надо. Только ничего больше не трогай.
Я увидел его сразу. Он был почти таким же, как свиток Тахуру. Папирус превосходного качества, мягкий и гладкий. Такая же восковая печать, с таким же оттиском. Я медленно развернул папирус, и сразу люди в комнате, беспорядок на полу, содержимое ларца, который держал в руках Каха, перестали для меня существовать, словно кто-то накрыл меня покрывалом. Я принялся разбирать четкие иероглифы.
«Достопочтенному Мену, привет. Узнав о вашем желании взять на воспитание приемного сына, а также тщательно выяснив состояние ваших дел, положение и репутацию, с радостью сообщаю, что на ваше попечение будет отдан ребенок, родившийся от царского семени у одной из наших наложниц по имени Ту. Вы будете заботиться о нем, как о своем родном сыне. За это вы получаете одно из наших поместий на берегу озера Фаюм, со всеми причитающимися по этому случаю официальными бумагами. Под страхом царской немилости вы обязаны скрывать тайну рождения этого ребенка. Да пребудет он в здравии и благополучии. Продиктовано Хранителю дверей, Амоннахту, в шестой день месяца мезори, четырнадцатого года нашего правления».
Документ был подписан незнакомой рукой, такой тяжелой, что перо проткнуло папирус. Титулы царя заняли четыре строки.
Значит, это правда. Я сын фараона. А имя наложницы, родившей меня, Ту. Неужели боги сотворили чудо и Ту из Асвата — это та самая Ту? «Подожди, не торопись, — твердил я себе. — Ту — вполне обычное имя. Тысячи женщин в Египте зовут Ту». Но я не мог успокоиться. Папирус свернулся у меня в руке, и Каха подставил ларец, но я покачал головой.
— Он пока побудет у меня, — сказал я. — Позови слугу, пусть все приберет.
Я бросил взгляд на Па-Баста — тот равнодушно смотрел на папирус. Значит, про документ он ничего не знает. Молча пройдя мимо него, я направился к лестнице.
Я уже начал подниматься, когда внезапно застыл на месте. Словно чья-то рука в один миг все изменила; вскрикнув от внезапной догадки, я бегом бросился в свою комнату.
Швырнув папирус на кровать, я упал на колени перед сундуком и вытащил из него кожаный мешок, который совсем недавно дала мне женщина из Асвата. Вытряхнув свитки папируса, я начал лихорадочно перебирать их и вскоре нашел то, что искал. «Каждое утро, когда солнце еще не начинало жечь, я выносила его во двор и укладывала на одеяло, расстеленное на траве, а потом смотрела, как он машет ручками и ножками и ловит цветок, который я подносила к его лицу». Она рассказывала о своем сыне, о сыне фараона, сыне, которого у нее отобрали перед тем, как отправить в ссылку. «Нет, этого недостаточно, — думал я. — Это же мой сон, но, может быть, это все-таки совпадение?» Но я уже не верил самому себе.
Нет, неправда, все сходится. Тогда, на обратном пути в Пи-Рамзес, когда Ту рассказывала мне свою печальную историю, я не обратил внимания на весь ужас и трагедию, произошедшую с этой женщиной. Я прочитал еще один отрывок из ее записей: «Статуэтка была покрыта несколькими слоями масла, чтобы ее поверхность была ровной и гладкой. Уши Вепвавета были подняты вверх, его прекрасный длинный нос к чему-то принюхивался, но глаза смотрели прямо на меня, в них отражалось его великое могущество. На нем была коротенькая юбочка с безукоризненными складками. В одной руке он держал копье, в другой меч. На его груди была вырезана надпись: „Озаритель Путей“, сделанная отцом, который, должно быть, долго учился этому у Паари».
Я уставился на спокойное, умное лицо бога, с которым не расставался все эти годы, а Вепвавет с самодовольным видом смотрел на меня. «Озаритель Путей», — прошептал я. Неужели это возможно? Сунув папирус обратно в мешок, я положил туда же и статуэтку и выбежал в сад. Она отдала статуэтку, которую для нее вырезал отец, Хранителю дверей, Амоннахту, умоляя его завернуть фигурку в тряпки вместе с ребенком. И тот отнес дитя в дом торговца Мена? Скоро я это выясню.
Я быстро добежал до дома Тахуру, шлепая сандалиями по песку и размахивая кожаным мешком. Солнце стояло высоко, и навстречу мне то и дело попадались спешащие по своим делам слуги, солдаты, жители соседних усадеб. Многие окликали меня, но я не останавливался.
Тяжело дыша, я вбежал в ворота усадьбы Несиамуна, на ходу крикнул пароль изумленному привратнику и едва успел нырнуть за ближайший куст, когда из дома вышел сам Несиамун с двумя людьми. За ними слуги несли пустой паланкин с алой бахромой и золотыми занавесками.
— Нас задерживает нехватка порошкового кварца, — говорил Несиамун, — но эта проблема к завтрашнему дню будет решена, если, конечно, не подведут каменотесы. Приходится биться с управляющими, которые купили свое место, ничего при этом не смысля в производстве фаянса. А попробуй уволь их — сразу поднимаются родственники, старые связи, да еще многие из них мои друзья. Что же будет с производством, неизвестно…
