Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Он был первым мужчиной, который показался ей способным сдержать эту клятву.
Малкольм закончил говорить сильным, уверенным голосом, без намека на сожаление. Она попыталась разделить его уверенность. И если даже запнулась слегка, обещая повиноваться ему, Малкольм, похоже, не рассердился на нее за это. Только слегка улыбнулся, когда половина клана захихикала, и уверенно сжал ее ладонь, ободряя.
Эмили закончила говорить, и ей почудился вздох облегчения с той стороны, где стояла ее мать, но ей нельзя было отворачиваться от Малкольма, чтобы это проверить. Он принял кольцо у Аластера и надел ей на палец.
— Телом своим поклоняюсь тебе, — сказал он, и в тоне его звучало веселье и что-то еще.
Церковь взорвалась радостными криками, словно эта свадьба была по любви, а не по принуждению. Крики стали еще громче, когда Аластер сказал:
— Малкольм, можешь поцеловать невесту.
Эмили развернулась к мужу и увидела в его глазах проблеск странного сильного чувства, прежде чем он подался вперед, наклонился к ней и поцеловал. Поцелуй был жарким и требовательным, словно первый, но что-то теперь изменилось. У губ Малкольма был привкус мяты вместо знакомого вкуса виски. И теперь он не соблазнял, он владел. Поцелуй завершился быстро, но Эмили никак не могла избавиться от ощущения жара его губ на своих.
Ей хотелось поцеловать его снова. И в его серебристых глазах светилось то же желание. Но у них еще будет время — время не только на поцелуи, теперь, когда их жизни связаны.
Когда они шли по проходу под дождем поздравлений и смеха, Эмили впервые ощутила, как ее сердце дает трещину.
В тот миг она поняла, что обречена.
Глава девятнадцатая
Свадебный завтрак не был маленьким семейным собранием — это был пир, достойный средневекового лэрда. Главный зал заполонили все мужчины, женщины и дети, чей дом находился в радиусе двух часов ходьбы от замка. Празднование распространилось и на газоны у замка, и, судя по расставленным столам, гости собирались продолжать пир не менее недели.
Эмили не была уверена, что продержится хотя бы час.
Она постукивала пальцами по древнему дубовому столу, так и не прикоснувшись к своей тарелке. Завтрак — если можно назвать завтраком такое обилие яств — длился уже три часа, а из кухни все выносили новые и новые перемены блюд. Возможно, ей стоило больше времени уделить планированию свадьбы, чтобы сократить этот праздник.
Слева от нее Малкольм наклонил бутылку шампанского над ее бокалом. За столом они почти не разговаривали — впрочем, сидя бок о бок во главе огромного стола на помосте, с которого открывался вид на главный зал, и окруженные членами семьи, они не могли найти тему для разговора.
И в карете после церемонии они тоже почти не говорили. Хотя тогда им мешали сплетенные в поцелуе языки.
Она перестала постукивать пальцами и подняла бокал с шампанским. Ей не хотелось становиться его женой, и она не собиралась ему подчиняться, но, когда они с Малкольмом целовались, Эмили забывала обо всем.
Однако теперь она обязана разделить с ним постель, и это давало свободу раскрыть перед ним все ее тайные желания и капризы — так зачем же сейчас она просто сидит и ждет?
— Ты покраснела, дорогая, — прошептал он ей на ухо.
Эмили глотнула шампанского и бросила на него взгляд из-под ресниц.
— Ты бы тоже покраснел, если бы знал мои мысли.
Она чувствовала себя распутной, но Малкольм улыбнулся так, словно отлично ее понимал.
— Если бы ты знала мои, твой прелестный румянец остался бы с тобой навсегда.
Странно было настолько желать его. Жар страсти пугал Эмили. И заставлял испытывать стыд. Но стыдилась она не желания, а того, что безумная страсть совершенно лишала ее рассудительности.
Однако рассудительной она может быть завтра. Эмили отпила еще шампанского.
— Вы обнаружите, милорд, что шокировать меня не так уж легко.
Его рука скользнула по ее бедру, вес и жар прикосновения пронзили ее сквозь шелк.
— А вы обнаружите, что меня не так уж легко насытить.
Эмили развернулась к нему. Время сжалось в единый миг, застыло вокруг них на бесконечные несколько секунд. И до конца своих дней, до самой последней секунды она будет помнить голод в его серых глазах, чувственный изгиб его губ и то, как он хотел ее — ее, не титул, не приданое, не политические выгоды от брака. Это было началом сотворения их мира — желание и притяжение между ними затмили все остальное.
В то утро она не знала, перерастет ли это притяжение в любовь или завянет до апатии. Она лишь знала, что хочет выяснить, к чему оно может привести.
Малкольм поднялся раньше, чем она успела сообразить, что он делает, затем нагнулся и помог ей встать со стула. Эмили потянулась к его руке. Он поднырнул и завел ее руку себе за шею, а саму Эмили поднял над полом и прижал к груди.
— Малкольм, — воскликнула она, — ты с ума сошел!
Он поцеловал ее в лоб под одобрительные вопли клана.
— Здесь это нечто вроде традиции. Или ты еще не наелась?
— Более чем, — ответила она, внезапно ощутив, что в ее лондонском словаре приличий не хватает слов для того, чтобы описать свои чувства или спросить, чего она хочет.
Впрочем, Малкольм угадал ее желания. И его спина была прямой, когда он нес ее по залу. Эмили сжималась от непристойных комментариев членов его клана. Но расслабилась и прижалась к его груди, когда Малкольм пошел по лестнице к семейному крылу.
— Странная традиция, тебе не кажется? — спросила она.
Он погладил ее по бедру.
— Я тоже так думаю, но мне она кажется привлекательной. Первый граф украл свою жену, и все закончилось браком по любви. То, что я тебя унес, знаменует добрую удачу.
— Ты меня не покорил, знаешь ли, — уточнила Эмили.
Малкольм остановился ровно настолько, чтобы поцеловать ее.
— Но я смогу.
Она должна была оскорбиться, но самодовольная уверенная улыбка, с которой он нес ее по коридору, лишь побуждала Эмили снова его поцеловать.
— Возможно, это я тебя покорю.
Он плечом открыл дверь в свою спальню и пинком закрыл ее за собой.
— Можешь попытаться в любое время, дорогая. Но сегодня — сегодня у меня на тебя свои планы.
Он уронил ее на кровать, и Эмили пискнула, утопая в матрасе. Постель была подготовлена догадливыми слугами, они и занавеси на окнах задернули. Малкольм оставил ее лежать, неэлегантно распластавшись на кровати, и отошел к окну, чтобы раздвинуть шторы.
— Что ты делаешь? — спросила она, приподнимаясь на локтях.
Он завязал шнурки, удерживавшие шторы открытыми. Дождь прекратился, и солнечные лучи струились в комнату сквозь стекло.
